— И еще, — продолжал светлейший с искренней щедростью. — Вам назначено фельдмаршальское жалованье семь тысяч рублев в год.
— Александр Данилович, Александр Данилович… — бормотал растроганно Шереметев, едва удерживаясь от слез. — Вашими заботами…
— По сему случаю полагается выпить. Эй, кто там?!
На пороге как из-под земли вырос адъютант.
— Нестеров, тащи нам рейнского с полдюжины бутылок, закусить чего там. И никого ко мне не пускать. Я с фельдмаршалом занят.
И, подмигнув Шереметеву, пошутил:
— Мы ныне обсудим план сражения с Хмельницким.
— Александр Данилович, и вас же надо поздравлять.
— С чем?
— Ну как? Светлейшего вам наконец выхлопотали.
— Спасибо, Борис Петрович. На это светлейшество прорву денег ухлопали, уламывая императора.
— И с законным браком вас, Александр Данилович.
— О-о, это другое дело, брат. Идем-ка к моей разлюбезной Дарье Михайловне, представиться ж надо. — Меншиков схватил Шереметева за руку, потянул за собой в коридорчик. — Идем, идем.
Росту Данилыч был царского, и шаги под стать, широкие, быстрые. Возможно, от роду так, а может, от царственного товарища перенял.
— Дарьюшка, душа моя, позволь нам войти к тебе, — сказал Меншиков, распахивая дверь в горницу жены.
— Ты уже вошел, князь, — улыбнулась Дарья Михайловна, одаривая гостя ласковым взглядом.
— Позволь, душа моя, представить тебе нашего знаменитого фельдмаршала, кавалера двух орденов, графа Бориса Петровича Шереметева.
Шереметев поклонился молодой княгине, осторожно взял ее маленькую ручку и, вспомнив уроки европейского придворного этикета, поцеловал, молвив:
— Весьма рад и счастлив зреть вас, ваше сиятельство.
— Я тоже много наслышана о вас, граф.
— Вот, пожалуйста, Дарьюшка, спроси Бориса Петровича, опасно нам в бою али нет? Спроси.
Шереметев догадался, куда клонит светлейший, тем более что тот успел довольно выразительно подмигнуть ему.
— Что вы, ваше сиятельство. Опасно рядовым, которые непосредственно в бою, а мы — генералы — далеко от боя.
— Вот что я тебе говорил, Даша, — подхватил Меншиков. — Для нас там никакого риска, ну ни капельки. — И, обернувшись к Шереметеву, продолжал: — Вбила себе в голову, что могут и ранить, и убить. Собирается ехать со мной на рать.
— Не уговаривайте, не уговаривайте, Александр Данилович, все равно поеду, — решительно заявила княгиня. — Я считаю, жена должна быть рядом с мужем.
— Ну что ж, Дарья Михайловна, — вздохнул Меншиков, — раз вы так решили… Едемте, но учтите, сабли я вам не дам. Да, кстати, Борис Петрович, именно Даша учила вашу пленницу русскому языку.
— Какую пленницу?
— Ту, что у Магдебурга взяли. Марту-то.
— Я не одна учила девушку. Мы вместе с царевной Натальей Алексеевной. Я — разговаривать, царевна — читать и писать.
— И выучили?
— А как же.
Когда они вышли от княгини, Меншиков сказал Шереметеву:
— Спасибо, брат, тебе за нее.
— За Марту, что ли?
— Ну да. Только она теперь не Марта, Борис Петрович. Ее окрестили в нашу веру, нарекли Екатериной Алексеевной.
— Почему Алексеевной?
— А крестным-то, восприемником был юный наследник Алексей Петрович. Вот от него и отчество получила. Я ее через царевну на государя вывел, и все. Он Монсиху побоку. Теперь с Екатериной Алексеевной любится. Так что отмстил я той дуре {191}, она вздумала царя ко мне ревновать, пыталась его на меня натравить. А за что? Черт ее знает, бабью породу.
Первый тост, конечно, как водится, выпили за государя.
— Да, — молвил Меншиков, хлопнув свою чарку, — трудов у него, забот выше головы. Тут и правительство в Москве, и строительство Петербурга прямо на глазах у шведов. И флот воронежский, укрепление Азова, тут и Польша. Приезжал и сюда, смотрели с ним, как Киев укреплять от шведов.
— Неужто и сюда ждем?
— Война, Борис Петрович, все может случиться. Как у нас молвится, лучше заранее соломки подстелить, чтоб посля не больно было.
— И как решили?
— Укрепляем Печорский монастырь, для того я здесь. Но ему ж, государю, неймется. Надумал Волгу с Доном каналом соединить. Нанял в замежье некого инженера Перри {192}, а тот деньги стратил и сбежал.
— Как «сбежал»?
— Обыкновенно. Покопался несколько для вида и исчез вместе с деньгами. Теперь вот Огильви отставку просит, тоже бежать хочет. Государь его умасливает, содержание добавляет. А зря. Будь моя воля, я б этому Огильви коленом под зад дал бы.