Барклай-де-Толли, как и Кутузов, стал генерал-фельдмаршалом, князем и вторым в нашей истории кавалером ордена Святого Георгия всех четырех степеней. А в декабре 1837 г. в Петербурге у Казанского собора торжественно и одновременно были открыты памятники и Кутузову, и Барклаю-де-Толли. Справедливость, можно сказать, восторжествовала.
С 1947 г. советские, а частью и постсоветские историки развивали сакраментальную версию о том, что Кутузов как полководец выше Наполеона. «Последний из могикан» этой версии Б.С. Абалихин, скончавшийся в 1994 г., отстаивает ее даже посмертно — в издании 2000 г.[683]. Между тем сравнивать лично Кутузова и Наполеона нельзя ввиду очевидной несоразмерности их величин, как нельзя сравнивать, например, лисицу и льва. Наполеон — величина мировая, Кутузов — национальная. По совокупности дарований и масштабам содеянного я поставил бы Наполеона впереди таких величайших военно-политических гениев всемирной истории, как Александр Македонский и Юлий Цезарь[684]. Место же Кутузова — в ряду выдающихся военно-политических деятелей России, таких, как Александр Невский, Дмитрий Донской или Дмитрий Пожарский. Как полководец он был рангом ниже Суворова и Румянцева, хотя известны случаи его еще прижизненного возвеличивания[685], но признаем, что ни тот, ни другой никогда не руководили столь огромными военными массами и кампаниями, от исхода которых так зависела судьба Отечества.
Впрочем, дело все же не в этом. Дело, по-моему, тут вообще не в личностях. Будь даже Наполеон еще «вдвое лучшим», а Кутузов «втрое худшим» полководцем, чем они были в действительности, все равно Россия выиграла бы войну 1812 г., а Наполеон проиграл бы ее, ибо дело не в Кутузове и не в Наполеоне, а в русском народе. Вот как писал об этом знаменитый B.C. Соловьев, сын великого С.М. Соловьева, в 80-е годы XIX в.: «С начала времен не бывало и не слыхано, чтобы великий народ не мог исполнить своего исторического назначения или отстоять свои жизненные интересы за неимением пригодных людей. Никогда не было такого случая в истории, чтобы дело стало за людьми. Не оказалось у французского короля Карла VII надежных советников и полководцев — явилась вместо них крестьянская девочка из Дом-Реми; ослабели московские бояре в Смутное время — выручил нижегородский мясник; не было в 1812 г. у нас Суворова — обошлось и с Кутузовым»[686].
Сказано красиво, верно в главной мысли, но все же не безупречно в сопутствующей (чем, впрочем, страдает почти каждый афоризм или красное словцо). Выступая за объективное освещение личности Кутузова, протестуя против неприличной апологетики в его адрес, не следует и ударяться в другую крайность — унижения Кутузова.
При всей красочности высказывания B.C. Соловьева есть в нем некое высокомерие, унижающее и Жанну д’Арк, и Козьму Минина, и Михаила Илларионовича Кутузова. Так можно писать, когда не дышит тебе в затылок догоняющий тебя могущественный и умелый противник или ты отстоишь от него по времени по крайней мере на 70 лет, когда над твоим народом и государством не нависает смертельная опасность.
Да, мы обошлись в 1812 году без Суворова, но с Кутузовым. И Кутузов не подвел! Он исполнил миссию, которую от него (по Соловьеву) ждал «великий народ» для утверждения «своего исторического назначения». И это притом что он засыпал на советах, медлил, интриговал, что он — «одноглазый сатир». И притом что его не очень ценили многие из соратников и, что главнее всего, его не любил Император.
Но найдем ли мы в российской истории деятеля, который, несмотря на все это, за 1,5–2 года с середины 1811-го по начало 1813 г. получил бы столько высших государственных наград, практически все?!
Как же велико было ощущение смертельной опасности для России, если высшие государственные сановники, включая самого Императора, забыли о недостатках и слабостях Кутузова, о собственной неприязни к нему и вручили ему жребий быть Спасителем Отечества! И никто не заставлял Александра I писать вдове Кутузова соболезнующее письмо с высочайшей оценкой роли фельдмаршала в истории России и Европы. Особая значимость этой оценки в том, что она сделана уже не «по горячим следам» закончившейся кампании 1812 г., а в начале Заграничных походов русской армии 1813–1814 гг., когда опасность для Отечества миновала, и можно было умерить дифирамбы Кутузову, если бы они были столь преувеличены ранее.
И согласимся же в главном с А. С. Пушкиным, который написал в уже цитировавшихся нами стихах, обращенных к святой гробнице Кутузова:
684
Такие авторитеты из стран, бывших главными врагами Наполеона, как английский лорд А.-П. Розбери и российский академик Е.В. Тарле, пришли к одинаковому заключению: «Наполеон до бесконечности раздвинул то, что до него считалось крайними пределами человеческого ума и человеческой энергии» (
685
Сам Кутузов знал свое место. «Вы, — писал он графу Д.И. Хвостову 4 ноября 1812 г., — как; бы возвышаете меня перед Румянцевым и Суворовым. Много бы я должен был иметь самолюбия, если бы на сию дружескую мысль Вашу согласился. И ежели из подвигов моих что-нибудь годится преподанным быть потомству, то сие только от того, что я силюсь по возможности моей и по умеренным моим дарованиям идти по следам сих великих мужей» (Фельдмаршал Кутузов. Документы, дневники, воспоминания. М., 1995. С. 252).