Фразу насчет ужина сказал Шмидт. В дальнейшем он все время проявлял беспокойство о своих вещах и, тщательно заворачивая в бумажки, прятал в карман недокуренные сигары.
Паулюс - высокого роста, примерно 190 см, худой, с впалыми щеками, горбатым носом и тонкими губами. Левый глаз у него все время дергается.
Прибывший со мной комендант штаба - полковник Якимович, через переводчика разведотдела Безыменского, вежливо предложил им отдать имеющиеся карманные ножи, бритвы и другие режущие предметы.
Ни слова не говоря, Паулюс спокойно вынул из кармана два перочинных ножа и положил на стол.
Переводчик выжидательно посмотрел на Шмидта. Тот вначале побледнел, потом краска ему бросилась в лицо, он вынул из кармана маленький белый перочинный ножик, бросил его на стол и тут же начал кричать визгливым, неприятным голосом: "Не думаете ли вы, что мы - простые солдаты? Перед вами фельдмаршал, он требует к себе другого отношения. Безобразие! Нам были поставлены другие условия, мы здесь гости генерал-полковника Рокоссовского и маршала Воронова".
"Успокойтесь, Шмидт, - сказал Паулюс, - значит, такой порядок".
"Все равно, что значит порядок, когда имеют дело с фельдмаршалом". И, схватив со стола свой ножик, он опять сунул его в карман.
Через несколько минут, после телефонного разговора Якимовича с Малининым, инцидент был исчерпан, ножи им вернули.
Принесли ужин. Все сели за стол. В течение примерно 15 минут стояла тишина, прерываемая отдельными фразами - "передайте вилку, еще стакан чая" и т.д.
Закурили сигары. "А ужин был вовсе не плох", - отметил Паулюс. "В России вообще неплохо готовят", - ответил Шмидт.
Через некоторое время Паулюса вызвали к командованию. "Вы пойдете один, - спросил Шмидт. - А я?"
"Меня вызвали одного", - спокойно ответил Паулюс.
"Я спать не буду, пока он не вернется", - заявил Адам, закурил новую сигару и лег в сапогах на кровать. Его примеру последовал Шмидт.
Примерно через час Паулюс вернулся.
"Ну, как маршал?" - спросил Шмидт.
"Маршал как маршал".
"О чем говорили?"
"Предложили приказать сдаться оставшимся, я отказался".
"И что же дальше?"
"Я попросил за наших раненых солдат. Мне ответили: "Ваши врачи бежали, а теперь мы должны заботиться о ваших раненых".
Через некоторое время Паулюс заметил: "А вы помните этого из НКВД с тремя отличиями, который сопровождал нас? Какие у него страшные глаза!"
Адам ответил: "Страшно, как все в НКВД".
На этом разговор кончился. Началась процедура укладывания спать.
Ординарца Паулюса еще не привели. Он раскрыл сам приготовленную постель, положил сверху два своих одеяла, разделся и лег.
Шмидт разворошил свою кровать, с карманным фонариком тщательно осмотрел простыни (они были новые, совершенно чистые), брезгливо поморщился, закрыл одеяло, сказал: "Начинается удовольствие", - накрыл постель своим одеялом, лег на него, накрылся другим и резким тоном сказал: "Погасите свет". Понимающих язык в комнате не было, никто не обратил внимания. Тогда он сел в кровати и жестами начал объяснять, что ему хотелось. Лампу обернули газетной бумагой.
"Интересно, до какого часа нам можно будет завтра спать?" - спросил Паулюс.
"Я буду спать, пока меня не разбудят", - ответил Шмидт.
Ночь прошла спокойно, если не считать того, что Шмидт несколько раз громко говорил: "Не трясите кровать". Кровать никто не тряс - ему снились кошмары.
1 февраля 1943 года. Утро. Начали бриться. Шмидт долго смотрелся в зеркало и категорически заявил: "Холодно, я оставляю бороду".
"Это ваше дело, Шмидт", - заметил Паулюс.
Находившийся в соседней комнате полковник Адам процедил сквозь зубы: "Очередная оригинальность".
После завтрака вспомнили вчерашний обед у командующего 64-й армией.
"Вы обратили внимание, какая была изумительная водка?" - сказал Паулюс.
Долгое время все молчали. Бойцы принесли ст.лейтенанту газету "Красная армия" с выпуском "В последний час". Оживление. Интересуются - указаны ли фамилии. Услышав приведенный список, долго изучали газету, на листе бумаги писали свои фамилии русскими буквами. Особенно заинтересовались цифрами трофеев. Обратили внимание на количество танков. "Цифра неверная, у нас было не больше 150", - заметил Паулюс. "Возможно, они считают и русские", ответил Адам. "Все равно столько не было". Некоторое время молчали.
"А он, кажется, застрелился", - сказал Шмидт (речь шла о ком-то из генералов).
Адам, нахмурив брови и уставившись глазами в пол: "Неизвестно, что лучше, не ошибка ли - плен?"
Паулюс: "Это мы еще посмотрим".
Шмидт: "Всю историю этих четырех месяцев можно охарактеризовать одной фразой - выше головы не прыгнешь".
Адам: "Дома сочтут, что мы пропали".
Паулюс: "На войне - как на войне" (по-французски).
Опять стали смотреть цифры. Обратили внимание на общее количество находившихся в окружении. Паулюс сказал: "Возможно, ведь мы ничего не знали". Шмидт пытается мне объяснить - рисует линию фронта, прорыв, окружение, говорит: "Много обозов, других частей, сами не знали точно сколько".
В течение получаса молчат, курят сигары.
Шмидт: "А в Германии возможен кризис военного руководства?"
Никто не отвечает.
Шмидт: "До середины марта они, вероятно, будут наступать".
Паулюс: "Пожалуй, и дольше".
Шмидт: "Остановятся ли на прежних границах?"
Паулюс: "Да, все это войдет в военную историю как блестящий пример оперативного искусства противника".
За обедом беспрерывно хвалили каждое подаваемое блюдо. Особенно усердствовал Адам, который ел больше всех. Паулюс оставил половину и отдал ординарцу.
После обеда ординарец пытается объяснить Нестерову, чтобы ему вернули перочинный нож, оставшийся у их штабного врача. Паулюс обращается ко мне, дополняя немецкие слова жестами: "Нож - память от фельдмаршала Рейхенау, у которого Хайн был ординарцем до того, как перейти ко мне. Он был с фельдмаршалом до его последних минут". Разговор опять прервался. Пленные легли спать.
Ужин. Среди прочих блюд, поданных на стол, - кофейное печенье.
Шмидт: "Хорошее печенье, наверно, французское?"
Адам: "Очень хорошее, по-моему, голландское".
Надевают очки, внимательно рассматривают печенье.
Адам удивленно: "Смотрите, русское".
Паулюс: "Прекратите хотя бы рассматривать. Некрасиво".
Шмидт: "Обратите внимание, каждый раз новые официантки".
Адам: "И хорошенькие девушки".
Весь остаток вечера молча курили. Ординарец приготовил постели, и легли спать. Шмидт ночью не кричал.
2 февраля 1943 года. Утро.
Адам достает бритвенный прибор: "Бриться будем каждый день, вид должен быть приличный".
Паулюс: "Совершенно верно. Я буду бриться после вас".
После завтрака курят сигары. Паулюс смотрит в окно.
"Обратите внимание, заглядывают русские солдаты, интересуются - как выглядит германский фельдмаршал, а он отличается от других пленных только знаками различия".
Шмидт: "Заметили, какая здесь охрана? Много народу, но чувствуешь себя не как в тюрьме. А вот я помню, когда при штабе фельдмаршала Буша были пленные русские генералы, в комнате с ними никого не было, посты стояли на улице и входить к ним имел право только полковник".
Паулюс: "А так лучше. Хорошо, что не ощущается тюрьма, но все-таки тюрьма".
Настроение у всех трех несколько подавленное. Говорят мало, много курят, думают. Адам вынимал фотографии жены и детей, смотрел вместе с Паулюсом.
К Паулюсу Шмидт и Адам относятся с уважением, особенно Адам.
Шмидт - замкнут и эгоистичен. Старается даже не курить своих сигар, а брать чужие.
Днем зашел в другой домик, где находятся генералы Даниэль, Дреббер, Вульц и другие.
Совершенно другая обстановка и настроение. Много смеются, Даниэль рассказывает анекдот. Скрыть здесь знание немецкого языка не удалось, так как там оказался подполковник, с которым я разговаривал раньше.