Маршрут пролегал через Данциг и Познань. Погода стояла сухая, дорога была накатанной, так что ехали быстро, так быстро, что окрестности Берлина показались ещё до истечения четырнадцатого дня пути.
Прежде чем начать переговоры, Репнин долго беседовал с встретившим его посланником Колычевым. Это был опытный дипломат, до Берлина представлявший Россию сначала в Гааге и в Вене. В ходе беседы выяснилось, что их мнения в отношении политики прусского двора полностью совпадают: от вступления в коалицию европейских стран Пруссия не откажется, но надеяться на её активное участие в противодействиях французам не следует.
— В деле создания антифранцузской коалиции нам следует больше уповать на Англию, а не на Пруссию, — сказал Колычев.
Репнин согласился:
— Я такого же мнения. В создании коалиции Англия заинтересована больше, чем Россия: французы угрожают её интересам в бассейне Средиземного моря. Наполеон Бонапарт, говорят, уже вступил на землю Египта и может захватить другие английские колонии.
— А что думает по этому поводу Петербург?
— Нашим послом в Лондоне графом Воронцовым ещё пять лет тому назад была подписана с представителями английского правительства конвенция о совместных действиях против Франции. Думаю, конвенция может послужить хорошей базой для заключения договора о вступлении Англии в европейскую коалицию. Жаль, что не встречусь с графом, — он мог бы оказать нам большую услугу, — добавил Репнин.
— А ведь Семён Романович Воронцов недавно был у нас, — вспомнил Колычев. — Он направлялся в Гаагу, но сделал крюк — захотел посмотреть, как мы тут живём.
— И что рассказывал?
— Англичане уже направили свой флот в Средиземное море во главе с адмиралом Нельсоном. В своих действиях они тоже полны решимости, как и россияне.
— Это обнадёживает, — заметил Репнин.
Как и предполагалось, переговоры с Пруссией увенчались лишь частичным успехом. Представители Прусского королевства согласились подписать декларацию о создании антифранцузской коалиции, но отказались взять на себя какие-либо обязательства, связанные с участием в боевых действиях.
Не обнаружил Репнин полного понимания сложившейся ситуации и у представителей австрийского правительства. Они восторженно отнеслись к идее создания союза европейских государств, направленного против Франции, кстати, к этому времени захватившей немалую часть австрийской территории, но затем повели переговоры таким образом, словно не сами австрийцы, а русские должны были взять на себя основное бремя отвоевания у противника занятых им земель. С давних пор знакомая политика: загребать жар чужими руками. Репнин не мог согласиться с этим: он упорно вёл дело к тому, чтобы основное бремя освобождения австрийских земель от французов всё-таки взяла на себя сама Австрия, мобилизовав для этого все свои ресурсы. Что до России, то она, как участница антифранцузской коалиции, могла бы взять на себя на заранее обговорённых условиях обязательство по оказанию Австрии как военной, так и материальной помощи.
Когда переговоры с австрийцами уже подходили к концу, в Вену неожиданно приехал из Петербурга член коллегии иностранных дел Ростопчин. Он направлялся для заключения союзного договора с Неаполитанским королевством, а по пути уполномочен был сообщить венскому двору о решении российского императора Павла Первого направить в северную Италию для разгрома вторгшихся туда французских войск российскую армию во главе с известным генералом Суворовым.
Репнин беседовал с Ростопчиным более часа. И что показалось странным: во время беседы он заметил в нём ту же суетливость, что была присуща императору Павлу. Да, так бывает: некоторые чиновники, служа своему хозяину, усердствуют так, что, сами того не замечая, в своём поведении становятся во многом на них похожими. Отчего бы это?
Во время встречи говорил больше Ростопчин: о последних завоеваниях генерала Наполеона Бонапарта, о том, что французы только потому до сих пор побеждали, что ещё не сталкивались с русской армией. Когда русские войска придут в Европу, положение сразу изменится.
Слушая его, Репнин всё более убеждался, как никчёмна затея с созданием антифранцузской коалиции, главную роль в которой император Павел Первый отвёл себе. Российскими интересами тут и не пахло. Император был движим всего лишь амбициями заносчивого человека, возмутившегося тем, что кто-то осмелился посягнуть на то, к чему он имел личное отношение. Высадка французов на Мальте — вот что покоробило его, и, чтобы покарать за это французов, он готов был пойти на всё. Покарать и тем похвастаться перед Европой: вот, мол, как сильна его армия, сильнее её нет во всём мире, не думая о том, во что может обойтись России такое хвастовство. Участие в ненужной войне — это многие тысячи убитых и покалеченных людей, это миллионы рублей, выброшенных на ветер, — тех самых рублей, которых вечно не хватает стране.