— Сегодня строг, зело строг.
— А я собирался к нему с докладом. Придётся в другой раз.
И, повернувшись, Архаров пошёл обратно теперь уже вместе с чиновником, не обратив на Репина никакого внимания.
В приёмной не оказалось ни одного посетителя. Секретарь, сидевший за своим столом, проворно поднялся навстречу Репнину и спросил:
— Вы к его величеству?
— Мне нужно доложить о выполнении его поручения, связанного с поездкой в Европу.
— Сейчас доложу.
Секретарь зашёл к императору и оставался с ним несколько минут. Выйдя, он сказал:
— Можете заходить. Но должен предупредить: его величество устал, постарайтесь долго его не задерживать.
Павел сидел за массивным рабочим столом, доставшимся ему в наследство от матушки Екатерины Второй. В его холодном взгляде Репнин не обнаружил никакого интереса к своему посетителю: он смотрел на человека, которого посылал с поручением за тридевять земель, так, словно тот был ему совершенно ни к чему. Смущённый таким приёмом, Репнин некоторое время стоял молча, не зная, с чего начать разговор.
— Чего молчите? — раздражённо заговорил Павел. — Пришли докладывать, так докладывайте.
Репнин начал, наконец, речь, придуманную по пути во дворец. Он стал рассказывать о встречах с прусскими и австрийскими дипломатами и государственными деятелями, о трудностях, которые возникали в ходе переговоров. Император делал вид, что слушает внимательно, но вдруг прервал его, спросив:
— А почему вы в дорожном? Где ваш парадный мундир? Почему позволяете себе нарушать устав? Или вы уже вообще забыли про устав?
— Ваше величество, — сдерживая в себе взрыв негодования, отвечал Репнин, — вчера я похоронил жену и сейчас пребываю не в таком состоянии, чтобы думать о парадных нарядах.
— Могу вам сочувствовать, но устав есть устав.
Павел откинулся на спинку стула и, заметно успокоившись, попросил продолжать доклад. Но едва Репнин начал говорить, как он снова прервал его:
— А почему вернулись так поздно? Мы вас ждали ещё на прошлой неделе.
— Я должен был по пути заехать в Вильно, где находилась моя больная супруга.
— Но вы могли это сделать позднее, после вашего доклада о поездке в европейские страны.
— Ваше величество, я уже упоминал о смерти жены. Она умерла в тот самый день, когда я останавливался в Вильно. Супружеский долг обязывал меня перевезти её тело сюда, в Петербург, и похоронить её здесь.
Репнин решил, что для объяснения причин опоздания сказанного вполне достаточно, и замолчал, ожидая дозволения вернуться к рассказу о переговорах в европейских столицах. Но Павел уже потерял интерес к переговорам. Помедлив, он сказал, что, пожалуй, будет лучше, если князь оставит ему для ознакомления письменный доклад.
— Все письменные отчёты я передал канцлеру Безбородко, — сказал Репнин, — других же бумаг у меня нет.
— А то, что вы держите в руке, разве не доклад?
— Нет, это моё прошение об отставке. Я прошу, ваше величество, уволить меня со всех вверенных мне должностей по причине наступившей старости и плохого состояния здоровья.
Павел принял от него бумагу и углубился в чтение. Было похоже, что отставка знаменитого военачальника и дипломата, которого ещё недавно он баловал своими милостями, его совсем не огорчила. Можно было подумать даже, что такой исход дела его вполне устраивал.
— А где будете жить? — кончив чтение, спросил государь.
«Там, куда выдворили родственников жены!» — хотелось сказать Репнину. Но он удержался от дерзостных слов и смиренно ответил, что последние годы своей жизни ему хотелось бы провести в Москве и подмосковном имении Воронцове.
Удовлетворённый его ответом, император проговорил:
— За то, что грубо нарушили устав ношения одежды, вас следовало бы хорошенько проучить. Но я, к вашему счастью, отношусь к монархам, которые превыше всего ставят справедливость, и потому сие вам прощаю. Принимая во внимание ваши большие заслуги перед Отечеством, разрешаю вам увольнение со службы с правом ношения общеармейского фельдмаршальского мундира.
— Покорнейше благодарю, ваше величество! — низко поклонился Репнин. При этом он вспомнил придворного церемониймейстера, в его присутствии обучавшего одного вельможу, как вести себя в подобных случаях: «не кланяться надо, а становиться перед императором на одно колено и целовать ему руку». Вспомнил и подумал: «Ничего, сойдёт и так. Авось, не осердится».
Государь не осердился. Отпустил Репнина с миром.