От полного разгрома русскую армию спасало только отчаянное сопротивление солдат и офицеров, дравшихся не на жизнь, а на смерть. Но потери только убитыми составили более 20 тысяч человек. Много русских воинов попало в плен, в том числе генералы, обер-офицеры. В качестве трофеев пруссакам досталось более ста орудий.
В своей реляции о состоявшейся трагической баталии Фермор старался всячески преуменьшить понесённые потери, скрыть истинную правду, но Петербург не мог простить ему поражения и спустя некоторое время направил в армию нового главнокомандующего в лице генерал-аншефа графа Петра Семёновича Салтыкова.
Хотя Салтыков и не пользовался славой удачливого полководца, военное дело он знал превосходно, и Конференция, остановившая на графе свой выбор, возлагала на него большие надежды. И не ошиблась. В августе 1760 года в баталии при Кунерсдорфе он учинил прусской армии такой разгром, что король Фридрих Второй, лично руководивший боевыми действиями с прусской стороны, готов был от позора покончить жизнь самоубийством.
В той баталии Репнин со своим полком занимал позицию в центре между первой и второй оборонительными линиями. На первых порах пруссаки брали верх. Атакуя левый фланг русской обороны, где стояла дивизия генерал-поручика князя Голицына, войска Фридриха Второго сумели захватить два русских ретраншемента со всеми установленными в них орудиями. Чтобы выправить положение, Салтыкову пришлось направить в помощь ратникам, сдерживавшим натиск противника, сразу несколько пехотных полков, в том числе и полк Репнина. Молодой полковник сам повёл своих солдат в контратаку, которая перешла вскоре в ожесточённую рукопашную схватку. Ценой огромных усилий и немалых потерь русским воинам удалось-таки отбить у противника один ретраншемент, на большее сил не хватило. Но и пруссаки уже не рвались вперёд с такой самоуверенностью, как прежде. На поле боя возникло равновесие, которое некоторое время не удавалось нарушить в свою пользу ни той, ни другой стороне. Теперь всё зависело от того, у кого окажется больше резервов. В этом отношении русский полководец показал себя более дальновидным, чем прусский король. В то время как у короля оставались незадействованными только два пехотных полка, не считая кавалерийского корпуса генерала Зейдлица, у русских была ещё не тронута целая пехотная дивизия под командованием генерал-аншефа Фермора. Что до конных войск, то таковых на русской стороне было не меньше, а даже больше, чем у пруссаков, если принять во внимание, что заодно с ними воевала также союзническая австрийская кавалерия.
Русско-австрийская конница под общим командованием генерала Румянцева пока не участвовала в деле, ожидая своего часа в лощине, недосягаемой для вражеской артиллерии. Румянцев имел приказ главнокомандующего атаковать прусскую кавалерию в тот момент, когда она первой покажется на поле боя и будет обстреляна орудийными и ружейными залпами.
Главнокомандующий русской армией не спешил вводить в бой свои резервы. Ситуация изменилась только после того, как король бросил в бой свою последнюю надежду — кавалерийский корпус генерала Зейдлица. Прусская кавалерия двинулась на русские позиции плотной лавиной и, казалось, способна была разметать, затоптать всё на своём пути. Но русские не дрогнули. По командам офицеров прозвучали мощные артиллерийские и ружейные залпы. В лавине атакующих появились бреши, возникло замешательство, чем немедленно воспользовались русские и австрийские кавалеристы. Выскочив из прикрывавшей их лощины, они неожиданно ударили по противнику во фланг. Удар оказался настолько сильным, что пруссаки в панике повернули коней обратно под прикрытие своей артиллерии. Однако спастись бегством удалось далеко не всем. Значительная часть конников полегла на поле боя. Сам командир корпуса генерал Зейдлиц был ранен и сдался в плен.