— Зачем отбирать? И зачем продовольствовать армию за Дунаем силой оружия?
— Тогда что вы можете мне как главнокомандующему предложить для исправления дел с провиантом и фуражом?
— Предлагаю следующую немедленную меру: потребовать с жителей санджаков Систовского и Терновского поставку в пользу наших войск за деньги сто тысяч кил пшеницы и ржи, а также 40 тысяч кил ячменя и овса. Раскладку реквизиции по селениям утвердит вверенное мне гражданское управление.
— Взять за деньги казны столько зерна у болгарского населения? Но это может вызвать у местных жителей не самое доброе отношение к нам.
— Основная масса реквизиционных поставок ляжет не на болгар, ваше высочество.
— Тогда на кого? Объясните.
— Объясняю, ваше высочество. В селениях этих двух занятых нами санджаков остались большие запасы собранного для турецкой армии провианта, прежде всего муки и зерна. Это раз. Надо убрать с помощью болгар хлеб на полях бежавших из этих мест турок. Это два. Так что в итоге местные болгары продадут нам за деньги не так уж и много из своих семейных запасов.
— Другой выход есть?
— Нет, ваше высочество. Другого выхода из ситуации на сегодняшний день ни я не вижу, ни чиновники гражданского управления при штабе армии. Это реалии войны.
— Но вы же сами знаете, что запасов фуража здесь мало!
— Если завоёванный край не сможет поставить армейскому интендантству всё указанное количество ячменя и овса, то в таком случае, с вашего разрешения, треть фуражных поставок надо заменить кукурузой. И опять же по интендантским ценам.
— Хорошо, такое разрешение я вам дам. А как будет обстоять дело с хлебом?
— Здесь, к сожалению, не наша хлебная нива. Хлеб тут не может быть чистой вейки и отделки.
— Думаю, что нашему солдату не привыкать к походному хлебу не самой лучшей выпечки. На то он и солдат.
— Ваше высочество, интендантские цены на хлебный провиант, на наем фур для его перевозки, на наем амбаров под склады зерна и муки будут завтра же представлены вам на утверждение.
— Хорошо. А как с охраной собираемого провианта?
— Предлагаю назначать к сельским амбарам и магазинам караулы от наших полков.
— Согласен. Но ведь с местных селян берутся властями санджаков ещё и налоги.
— Чтобы болгар реквизициями не огорчать, предлагаю поставки ими зерна и фуража делать в зачёт собираемых десятины и верги. То есть натурального и подоходного налогов. Закончить сбор не позднее 15 декабря.
— Очень разумное предложение на правах военного положения. Что у вас ещё из предложений ко мне?
— Сверх этих поставок предлагаю с сельских мечетей Терновской, Систовской, Никопольской и Сельвийской казны реквизиционным порядком за деньги взять третью часть наличной соломы на фураж и половину всего наличного сена.
— Допустимо. Но нужны не только уплата за провиант и фураж денег от казны, но и какие-то ограничительные меры по торговле.
— Безусловно, ваше высочество.
— Тогда какие меры вы предлагаете?
— Запретить вывоз из края хлеб, скот, фураж и мясо. Излишний яловый скот продавать местными жителями только нашей армии на мясные солдатские порции.
— Такой приказ будет мною подписан. А какие послабления мы можем сделать от себя местным жителям?
— Надо отменить ввозную пошлину на соль. И самое главное, ваше высочество, — платить местным жителям только металлом. Серебряной и золотой монетой, но не бумажными ассигнациями. Они здесь той цены не имеют, что в России...
Вскоре в Дунайской армии появились инструкции, как вести закупки провианта и фуража у местного населения. Квитанции в полковых кассах были обязательны для проверочных финансовых комиссий. Армейское интендантство установило твёрдые цены для закупок:
«За четверик зернового фуража (платить) по 6рублей 50 копеек; пуд сена — 60 копеек; пуд соломы — 50 копеек; пуд говядины — 5 рублей; пуд баранины — 3 рубля; за штуку вола — 50 рублей и за сажень трёхполенных дров — 17 рублей...»
«Шипкинское сидение» в условиях горной зимы оставило в мемуарах откровенно горестные строки. Например, такие:
«Одежда нижних чинов стала промерзать до тела, образуя твёрдую ледяную кору, так что на больных и раненых надо было ножом разрезать не только шинели, но и штаны; шинели так крепко промерзали, что без посторонней помощи нельзя было отвернуть полы: они не сгибались, а ломались; только с большим усилием можно было согнуть руку.