— Что даст нам такой ход?
— Здесь мы сможем или преследовать часть войск Шакир-паши, или отрезать им путь бегства из Софии, выйдя к южной окраине Трояновых ворот.
— Можем ли мы, на ваш взгляд как главнокомандующего, на одном из всех этих участков ожидать в ближайшие дни активности турок?
— Нет, ваше величество.
— Почему вы так считаете?
— Во-первых, они считают, что наступление зимой через Балканский хребет для русских войск невозможно. Во-вторых, хотят тянуть время, надеясь на помощь из Европы.
— Согласен, что таких намерений султан Абдул-Гамид и его паши не скрывают. Хорошо, мы освобождаем Софию и выходим в долину Марицу. А что дальше?
— Дальше нам надо разбить или рассеять армию Сулейман-паши. И наступать по долине Марицы прямо на восток.
— На Адрианополь?
— Да, ваше величество. А за Адрианополем нашей армии будет виден сам Константинополь. И тогда...
— Что тогда?
— Тогда турки попросят сперва перемирия, а затем подпишут мир на наших условиях...
На военном совете в императорской Главной квартире переход через Балканский хребет был утверждён окончательно. Расчёт делался прежде всего на внезапность появления русских войск сразу в нескольких местах по ту сторону Балкан. Можно было реально рассчитывать на полный разгром и деморализацию неприятельской военной силы.
План перехода через Балканский хребет зимой вызвал возражения ряда генералов. В их числе оказались даже люди, известные своей решительностью, такие как Радецкий, Скобелев и Тотлебен, авторитет которых был весьма высок.
В итоге последнее слово оказалось за государем. Александр II колебаний не выказал, утверждая план окончания войны переходом в Забалканье. После его росписи на решении военного совета больше уже никто не обсуждал и не осуждал неожиданное предложение великого князя.
Император, понимая, что своим присутствием он неизбежно сковывает инициативу главнокомандующего, в декабре покинул Болгарию через Одессу и направился в Санкт-Петербург. Прощальный разговор двух братьев был краток:
— Николай, ты помнишь поступок нашего деда Александра в 12-м году?
— Когда он покинул армию и отбыл в столицу?
— Да, именно это я имею в виду. Он тогда передал главное командование сперва Барклаю, а потом Кутузову.
— Вас что-то беспокоит, ваше величество?
— Меня беспокоит то, что во главе нашей армии здесь стоят два человека — ты и я.
— Но нас разделяет субординация.
— Во главе армии всегда стоит один вождь. Здесь ты должен завершать войну.
— Вы решили, ваше величество, отбыть в Россию?
— Да, Николай. В империи для царя дел и без войны много. Я хочу тебе развязать руки. Твой план смел, и исполнить его суждено только тебе. И Россия, и я ждём скорейшего окончания войны. Победного...
Переходу через зимние Балканские горы предшествовала самая тщательная подготовка. Речь шла об обеспечении войск провиантом и тёплой одеждой. Снабжение провиантом строилось на использовании взятых у турок запасов и закупок у местного населения. С тёплой одеждой и обувью дела обстояли намного сложнее: их доставляли из России пока малыми партиями.
Пример провиантской «инициативы» подал генерал-лейтенант Гурко. Гвардейскими интендантами в Орхание была устроена весьма производительная пекарня, где выпекали хороший по качеству хлеб, тут же превращали его в солдатские сухари. В полках лейб-гвардии за самый короткий срок образовался солидный «сухарный запас».
Главнокомандующий Дунайской армии каждодневно интересовался ходом подготовки перехода через Балканский хребет. Он требовал от подчинённых ему начальников:
— На время похода каждый солдат должен быть обеспечен пятидневной нормой сухарей. У кого в полках будет на день-два больше, тому командиру моя благодарность...
— Мясных порций иметь на три дня. За счёт полковой казны покупать скот у местных болгар. Цену серебром давать твёрдую, чтоб на нас не было ни у кого обид...
— Чая и сахара брать с собой тоже на пять дней...
— Для лошадей взять с собой трёхсуточную норму ячменя. Для всего конского состава — кавалерийского, орудийного, обозного. Если есть овёс — брать и его во вьюках...
— По утрам солдатам выдавать по чарке водки...
— Каждый офицер перед Богом в ответе за любого замерзшего в снегу солдата...
Император обратил внимание главнокомандующего на внешний, «фронтовой» вид войск. Они удручающе пообносились: одежда истрепалась, положение дел с обувью было ещё хуже. Великий князь 25 декабря сообщал по телеграфу в Главную квартиру военному министру Милютину: