IX
В шесть часов утра на другой день Петр Яковлевич уже вышел из дому в своем стареньком, подпоясанном ремнем тулупчике, с ключами в руке. Он шел к хлебным амбарам, стоявшим на самом конце селения над прудом, протянувшимся довольно далеко за селение. Он шел не спеша, своей обычной тяжелой походкой, чуть-чуть позвякивая на ходу ключами. У амбаров под навесом уже стояло около полсотни женщин, к которым все подходили вновь прибывающие. Мужчин почти не было; были только возчики, то есть те, у которых были свои лошади. Обыкновенно если рабочие являлись за получкой хлеба сами, то только в обеденное время. Бабы приветствовали Петра Яковлевича молчаливыми поклонами. Ответив кивком головы на их поклоны, он не спеша принялся отпирать висячий замок и, сняв с пробоя тяжелую железную полосу, запиравшую дверь, стал отворять большим ключом внутренний замок. Бабы перешептывались между собой и подталкивали одна другую. Архипов отворял опять тот же амбар, из которого выдавали испорченную муку в прошлом месяце. Все они условились между собой не брать плохую муку, но ни одна из них не решалась первая заговорить об этом.
Архипов отворил дверь, вошел в амбар и, положив на стол принесенную с собой большую записную книгу, в которую вписывал выдаваемую муку, вынул из нее небольшую тетрадь, полученную им вчера из конторы, и стал громко и медленно прочитывать имена и фамилии и количество выписанных пудов.
— Ефремову восемь с половиной пудов, подходи, нагребай.
Бабы угрюмо молчали, переминаясь.
— Нет, что ли, никого от них? — спросил Архипов, не поднимая глаз от тетради, и, не получив ответа, продолжал, несколько удивленный угрюмой молчаливостью баб, обыкновенно весело галдевших во время получки хлеба:
— Анисимову пятнадцать пудов, нагребай!
То же молчание было ему ответом.
Архипов сердито сунул свою тетрадь на стол и поднял глаза на стоявших у широких дверей амбара баб. Анисимова и Ефремова стояли в толпе почти впереди всех. Архипов увидал их.
— Да вы тут? — закричал он, удивленный. — Что же вы, старые чертовки, не нагребаете?
— Не надо нам из этого амбара муку, не возьмем, — тихо, но все-таки отчетливо ясно сказала, наконец, Ефремова, высокая, уже пожилая женщина с суровым, нахмуренным лицом. Все бабы, видимо, только этого слова и ждали.
— Не надо нам эту муку! Не надо! Не возьмем! Отпирай другой амбар! Помирать нам неохота от худого хлеба! — загалдели бабы все разом.
Петр Яковлевич выругался нехорошими словами и вскочил с табуретки.
— Да вы очумели, проклятые! — закричал он. — С хлеба еще никто не помирал, а вот без хлеба вас оставить на месяц, так скорее поколеете.
— Ну, без хлеба народ нельзя оставить, такого закону нет, чтобы рабочих с голоду морить, — кричали бабы. — Сколько ты не ругайся, а муку давай хорошую!
— Лучше этой муки вам не будет, — рявкнул Архипов и снова сел к столу.
— Нагибин ведь призывал тебя вчера и приказал выдавать хорошую муку из другого амбара, — раздался из толпы чей-то мужской голос.
— Ничего не приказывал, эту муку велено выдавать, ее кончать нужно сперва.
— Она не пропадет у вас, ее можно стравить заводским лошадям, а рабочим надо отпустить хорошую, — крикнул ему в ответ все тот же голос.
— Кто это там кричит, а сам за баб прячется? — насмешливо сказал Архипов. — Выходи вперед, коли хочешь говорить!
— И выйду, — ответил голос. Из толпы расступившихся баб вышел Сапегин. Это был бледный, убитый горем человек, проведший ночь без сна над трупом своей жены. Он пристально глядел на Архипова, и тот как будто немного смутился.
— Ежели твоя жена в родах покончилась, то на это воля божья, а хлеб тут ни при чем, — сказал Архипов, потупившись. — Я сам овдовел так, тоже родами хозяйка моя замаялась.
— Фельдшер сказал, что от хлеба у ней преждевременные роды начались, от него и смерть приключилась, и запретил он нам этот хлеб брать, — ответил ему Сапегин, не сводя с него своего вызывающего пристального взгляда.
— А, так вот кто ваше начальство ныне! Паршивый какой-то фельдшеришка завелся и давай всех мутить и всеми командовать. Ну, нет, это дудки! Не будет по его. Не будет вам другого хлеба, хоть голодом сидите! — закричал Архипов, вспыхивая гневом, и, вскочив с места, сердито забегал по амбару.
Притихшие было ненадолго во время разговора Архипова с Сапегиным бабы снова зашумели. Одни уговаривали и усовещивали его, другие стыдили, корили, ругали, называя псом на чужом сене, но Архипов не сдавался. Одни из баб подошли к закромам, стали смотреть муку, брали в рот, нюхали, подносили Архипову к носу, но он, усевшись снова на свой табурет, сидел неподвижно, как истукан, и только отругивался и повторял все одно и то же: