И все-таки, несмотря на то, что даже лошадь, в последнюю секунду взявшая приз у финиша, всегда вызывает бурю аплодисментов, — здесь аплодисментов не было, и не были они нужны ни инженеру, ни старику механику, впившемуся глазами в измерительные приборы, ни огромной турбине, бешенством 3000 оборотов в минуту посылающей ток в провода.
Люди (их всего-то восемь человек) растаяли. Люди уступили первенство машинам, и еще ярче и еще подчеркнутей становится видной эта простая, почти суровая скромность тех, которые влили сегодня в проволочные жилы города живительную электрическую кровь.
Уходил я с электростанции с неохотой, хотелось остаться дольше, но не было времени. И я подумал, кто прав, кто виноват — дело темное, но только здесь гул машин, запертых рукой человека в полупустом замке, молчаливый поворот рычага рабочей рукой заставил меня почувствовать дух эпохи гораздо сильнее, нежели на торжественных собраниях, в которых я не мог уловить того, чего от меня требовали.
Газета «Уральский рабочий» (Свердловск),
11 февраля 1927 года
Конечно, осторожность никогда не мешает. Знаете, всякие там подозрительные личности с иностранным акцентом. Распустишь язык — глядишь, на хозяйственный шпионаж нарвался!
Однако до крайности секретничать нельзя, а то смешно получается и нелепо, как, например, было на Моршанской ф-ке, Тамбовского уезда.
Приходит однажды зав. отделом экономики труда фабрики т. Розенкранц к зам. директора. В руках бумажку держит, и видно сразу по походке, что окончательно волнуется человек.
— Вот, — говорит он таинственным голосом, — запрашивают с нас сведения…
— Сведения? — нахмурился зам. директора. — Какие еще такие сведения? У нас никаких сведений нет! Наверно, всякие темные личности хотят к секретам производства подъехать!..
— Да не темные, — уныло поправил его зав. ОЭТ, — и не личности, а соседний Рязанский губотдел текстильщиков просит… Ну, как бы в виде товарищеского одолжения…
— Губотдел?.. Гм! Конечно, губотдел не личность, а все-таки, знаете, осторожность соблюдать надо. Мы, скажем, сообщим в губотдел, а в губотделе, может, машинистка в иностранного агента влюбится, а тот агент через тую любовь сведения выкрадет. Мало ли подходящих случаев в кино показывают? А отвечать кто будет? Мы будем!
— Да ведь обидится губотдел, хоть он и чужой губернии, ежели отмолчаться на ихнюю просьбу.
— А вы знаете что? — догадался директор. — Вы поделикатнее как-нибудь. Отпишите в том смысле, что мы бы, конечно, с удовольствием для ихнего удовольствия, но, опасаясь вызвать неудовольствие вышестоящих органов, просим вас адресоваться прямо в гострест грубых сукон, а ежели он уже разрешит, то тогда мы к вашим услугам. А дальше — с товарищеским приветом и т. д.
Бумажку такого содержания как раз и получил в ответ Рязанский губотдел текстильщиков.
Может быть, теперь читатель захочет узнать: что ж это были за «секретные сведения», к которым подбирался хитрый Рязанский губотдел?
В том-то и дело, что секретов никаких он не выспрашивал и всего-то навсего просил сообщить ему для сравнения «ШТАТ АДМИНИСТРАТИВНО-ТЕХНИЧЕСКОГО ПЕРСОНАЛА И СЛУЖАЩИХ КОНТОРЫ».
И больше ничего!
Газета «Голос текстилей» (Москва),
12 сентября 1928 года
Раньше было проще. Упомянутый табель ясно указывал чиновнику его место в запутанной Канцелярии Российской империи. Каждый сверчок знал свой шесток. И с этого исторического шестка он или «покорнейше» свиристел, обращаясь к особам, восседавшим выше него, или громоподобно рыкал на тех, кои волею судеб занимали нижние ступени иерархической лестницы.
Ставший теперь нарицательным именем, достопримечательный титулярный советник, имея необходимость обратиться к высокой особе, начинал приблизительно так:
«Ваше Высокопревосходительство! Имею честь покорнейше просить соизволить обратить благосклонное внимание» и т. д.
Если письмо писалось не к превосходительству, а просто к благородию, то можно было с успехом, не нарушая правил чинопочитания, пропустить из упомянутого обращения слова «покорнейше», «соизволить», а также можно было похерить и «честь». Благородие не велика шишка, обойдется и без «чести».
Если же обращение адресовалось к лицу маленькому, незначительному, то соответственно этому менялся и тон письма. Например: