потрескивания. Сзади меня стоял небольшой (журнальный) столик; поэтому я не
оборачиваясь предположил, что это он и потрескивает, рассыхается. Но постукивания
стали громче, участились- теперь их уже нельзя было спутать с потрескиванием
рассыхающегося дерева; они напоминали нервные постукивания ногтем по дереву…
Обернулся- конечно, никого нет. Встал (стуки по моему прекратились), осмотрел столик,
(первая грубая ошибка! Не должно быть никакой реакции!) заглянул зачем-то под него,
осмотрел стоящий рядом диван-кровать… Мелькнула смутная мысль. Вернулся за письменный стол. Стуки возобновились, стали ещё громче, требовательнее…
К тому времени уже вышел из печати 4-й том Брюсова и я уже прочел его роман
“Огненный ангел”. Вспомнилась сцена из романа- таинственные стуки в Кёльнской
гостинице… А стуки за спиной продолжались, притягивали к себе внимание, мешали
работать…Врать не хочу- не помню, молился ли я, просил ли у господа защиты и помощи. Но зато хорошо помню, что сделал. Был я нелепо самоуверен,”жареный петух”
меня ещё не клевал, и любил я тогда повторять:”Бог не выдаст- свинья не съест”
а также:”Противостаньте дьяволу- и он убежит от вас”. / По прежнему уверен в этом,
но рекомендовал бы каждому, кто думает и ведет себя так же, дополнять эту поговорку
ещё и вопросом:” но дал ли бог тебе, неосновательный человек, гарантию, что тебя,
как бы ты себя ни вёл и что бы не думал?”./
Кроме того, я ещё не распрощался с привычками первой половины жизни…
И потому, когда стуки стали заметно мешать мне, я, не оборачиваясь, мысленно
“обложил” стучавших и послал их “подалее”. Стуки немедленно прекратились!
(Помню, что я был поражен такой чёткой “мысленной связью” между мною и
стучавшей тёмной силой.) Они не возобновились ни в этот вечер, ни в последующие
дни. Я был доволен собой и, разумеется, не мог предположить, что стуки возобновятся
спустя несколько лет, но уже совсем другие и в иных обстоятельствах…
Я ещё не знал предупреждения иеромонаха Софрония:”Кто вёл с ними (демонами-ф.в.)
борьбу, тот знает, как они бывают умны и, часто, льстивы с теми, кто принимает их,
и как яростны- когда их отвергают” (3,ч.1,раздел “монашеские подвиги”).
Тяжелое время приблизилось ко мне во второй половине 77-го года, когда некоторые
соседи, с которыми долгие годы поддерживались обычные добрососедские отношения,
вдруг, казалось бы, беспричинно, начали проникаться ненавистью ко мне; некоторые
воспылали прямо-таки лютой ненавистью- уже и видеть меня не могли, в полном
смысле слова физически не могли! Я ничего не понимал, терялся в догадках,
пытался объясниться- только хуже… Однако вскоре выяснилось, что причины на это
были- и очень глубокие, весомые причины.
В самом начале 1978-го года меня свалил тяжелый инфаркт, но я выжил. Вот тогда
ненависть соседей уже заполыхала безудержно. В одном из неожиданных скандалов,
устроенных на лестничной клетке (разумеется, неожиданных для меня, а не для соседей),
меня заверили, с ненавистью глядя в глаза, брызгая слюной:”всё равно мы сделаем тебе
второй (!) инфаркт и в гроб загоним!” в милицию, в прокуратуру, по разным инстанциям
и адресам посыпались коллективные жалобы соседей, в которых подчеркивалось, что я
“обвешался иконами”, признаю только религиозные праздники, а советских праздников
не признаю, плохо отзываюсь о них, мешаю праздновать и т.п.
(Одна из жалоб, направленная в прокуратуру, была “спущена” оттуда в милицию, а из
милиции-“по месту жительства”, в товарищеский суд домоуправления. Суд давно уже
не существовал (распался), и знакомый работник домоуправления дал мне прочесть
эту жалобу и даже переписать её).
Поскольку кампанией руководила сов. дама- врач (и непростой, а руководящий врач),
то в жалобе, написанной ею (в той, которую я прочел и переписал на память), на фоне
множества грамматический и иных ошибок (которые свидетельствовали о полной
лояльности руководящего врача по отношению к родному государству), четко выделялся
основной мотив жалобы, руководящая идея её:”…он невменяем в своих садистских
действиях…Если он вменяем прошу привлечь к ответственности за хулиганские действия. Если психически больной- необходимо принять меры принудительного
лечения”. Когда жена привезла меня из больницы домой, мы были ещё слепы
и не догадывались, что последует вскоре. Поэтому жена имела неосторожность
попросить соседей вести себя потише, пока мне не станет лучше. И поэтому
у всех соседей с раннего утра и допоздна бегали в тяжелой обуви по квартирам
взрослые и дети, ревели проигрыватели, телевизоры и радиоприемники,
включенные “на всю катушку”, переставлялась мебель, грохотали молотки;
стуки вернулись ко мне, но уже на “качественно новом уровне”…
Великовозрастная, недавно родившая тумба с телосложением и силой борца-
тяжеловеса, дочь руководящей дамы- врача, прибегала с молотком штурмовать
нашу дверь и, круша её, материлась многоэтажно, визжала и орала что-то
вперемежку с матом… Приходили участковые инспекторы- милиция “реагировала”
на многочисленные “сигналы”… мне казалось, что ещё немного- и я не выдержу
(уехать некуда, все попытки обмена квартиры были неудачны). Конечно, я не мог
предположить тогда, что всё, переживаемое в те долгие месяцы, весь этот кошмар
это лишь “цветочки”, а “ягодки”- ещё впереди! И конечно, я не мог предположить,
что через 10 с лишним лет, сплошь заполненных “цветочками” и “ягодками”,
я буду писать эту работу в той же квартире!...
Столкнувшись с советской медициной в лице руководящей дамы- врача и некоторых
её коллег (коллег рассмотрел, когда сдуру предположил, что в таком отношении врача
к беспомощному “инфарктнику” есть что-то преступное, и попытался пожаловаться
на руководящую даму её руководящим коллегам…), я был вынужден констатировать,
что, в лучшем случае, это глубоко безнравственные и бессердечные “служивые”,
в худшем же- это в полном смысле слова- убийцы, нелюдь… Одновременно убедился,
что лечившие и лечащие меня врачи, которых я искренне уважал, боятся вмешаться в эту
историю, а также уже и не могут облегчить моё “физическое” состояние, которое продолжало оставаться тяжелым.
Я перестал посещать поликлинику (где руководила одним из отделений преследующая
меня сов. дама), стал покупать медицинскую литературу- пытался разобраться, что со мной происходит… Шли месяцы, я уже понемногу приспосабливался к этой жуткой
жизни (ненависть соседей была по-прежнему неутолима и неутомима).
Когда становилось особенно плохо (не хватало воздуха, сдавливало сердце),одевался,
выходил на улицу и шел побыстрее и подальше, чтобы уж или упасть или избавиться от
мучительных ощущений (как правило,”отпускало”…).
Мне повезло в том, что очень рано (задолго до инфаркта) я стал пенсионером по “выслуге
лет” (первая моя профессия-профессия моей молодости требовала отменного здоровья,
но давала выслугу лет “год за два”); теперь я не очень-то нуждался в работе.
Привык надолго уходить в парк- в те годы днём там было тихо, безлюдно, спокойно
(жена ещё работала). Зимой было хуже- старался заменить парк книжными магазинами.