Феликса арестовали за две недели до приезда Зоси. В это время она была уже в пути и мечтала о скорой встрече с самыми дорогими ей людьми — мужем и сыном.
А Феликс перед арестом увидел наконец сына, увидел впервые, хотя сыну шел второй год. Ночью он подошел к пансиону пани Савицкой, позвонил. Со свечой в руке вышла заспанная женщина, провела его к владелице пансиона. Феликс представился Казимиром Дзержинским. Сказал, что хотел бы увидеть своего племянника.
— Может быть, пан заедет к нам днем, когда ребенок не спит? — спросила пани Савицкая.
Феликс объяснил, что он проездом и в другое время побывать не сможет.
— В таком случае вы на него только посмотрите, — согласилась пани. — Будить ребенка я не разрешу.
Феликс и не думал об этом. Ему бы только взглянуть на сына, рождения которого он так ждал, к которому питал такие нежные чувства... Сын!
Пани Савицкая привела его в спальню, где в деревянных кроватках спали дети. Подошла к одной из них и осветила лицо спящего ребенка. Феликс подался вперед и долго-долго вглядывался в бледное личико маленького сына. Смотрел так, будто хотел навсегда запечатлеть его в своей памяти...
Потом, словно очнувшись, поблагодарил пани Савицкую, еще раз извинился за визит в столь неурочное время и ушел — так же внезапно, как появился.
Сеть, раскинутая варшавской охранкой вокруг Дзержинского, стягивалась все туже. И первого сентября она затянулась. По донесениям жандармского управления, это произошло так:
«Шифрограмма из Варшавы. Директору Департамента полиции. В ночь на 1 сентября при ликвидации варшавской организации партии социал-демократов арестовано тридцать четыре человека. Среди них член Главного правления партии, разыскиваемый Департаментом Феликс Дзержинский. Обыском при аресте обнаружен гектограф с оттиском прокламации, помеченной 31 августа. Около 200 экземпляров «Червоного штандара», датированного тем же числом, различные печати, бланки, два знамени с революционными надписями, револьверные патроны. Подробности будут переданы дополнительно».
«Его высокопревосходительству господину министру юстиции.
Летом текущего года Варшавским охранным отделением были получены негласные сведения о том, что Главное правление социал-демократической партии Королевства Польского и Литвы командировало в Варшаву Феликса Дзержинского для улаживания происшедших между Главным правлением и Варшавским комитетом сообщества серьезных разногласий. Одним из пунктов разногласий послужило мнение правления, что в Варшавской организации наличествует провокация нераскрытых агентов охранного отделения.
В целях улаживания возникшего конфликта и расследования провокаций в Варшаву командирован был упомянутый Феликс Дзержинский, известный своей партийной деятельностью, лишенный прав и бежавший из ссылки. В Варшаве он жил более полугода, женат на осужденной также за принадлежность к тому же сообществу и находящейся в каторжной тюрьме Софье Мушкат».
Глава десятая. Революции телохранитель
Гул толпы доносился неясно, словно издалека... Он еле просачивался сквозь холодную толщу тюремных стен, сквозь наглухо забитые оконные рамы. А толпа бушевала совсем рядом — здесь, на улице перед Бутырской тюрьмой. Расплывчатый гул напоминал шум отдаленного морского прибоя. Он то нарастал, то стихал, чтобы снова подняться в многоголосом кипении. Феликс настороженно прислушивался к этому гулу, так напоминавшему шум разволновавшегося моря у скалистого берега на острове Капри. Но что это такое здесь, в Москве?.. Привыкшие к томительной тишине камер, заключенные недоуменно прислушивались к долетавшим сюда необычным звукам.
В первый день марта 1917 года взбудораженная событиями толпа пришла к Бутыркам, чтобы освободить заключенных.
Потом человеческий прибой придвинулся ближе, и можно было уже различить приглушенные каменными стенами крики:
— Открывай!.. Да здравствует революция! Да здравствует свобода!..
Эти слова всколыхнули камеры. Тюрьма ожила, откликнулась неистовым стуком в двери и стены, громкими зовами... Растерянные надзиратели ошалело бегали по коридорам, останавливались у дверей, требовали прекратить беспорядок, — но их уже никто не слушал.
— Долой самодержавие! — все явственнее доносилось с улицы.
Толпа продолжала штурмовать тюрьму. К ее высоким стенам примчался на грузовике летучий отряд революционных солдат. Раздались винтовочные выстрелы. Перепуганная охрана распахнула тюремные ворота. Люди ворвались во двор, бросились внутрь помещений. По каменным ступеням, по коридорам затопали сотни ног.