Ядвига зарделась от похвалы.
— Где же теперь достанешь муку, кроме как у спекулянта...
Лучше бы не говорила она этого Феликсу! Он вспыхнул, ноздри его затрепетали, как бывало в детстве.
— Зачем же ты подводишь меня, Ядвига? — Феликс вскочил из-за стола. Он взял блюдо с оладьями и шагнул к окну...
Ядвига глядела на брата глазами, полными слез. Феликс вернулся к столу.
— Ты знаешь, Ядвига, где я работаю?
— В Чрезвычайной Комиссии.
— А как она полностью называется?
— Так и называется — Чрезвычайная Комиссия.
— Нет. Всероссийская Чрезвычайная Комиссия по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией. Слышишь? И спекуляцией... А ты меня решила угощать тем, что купила у спекулянтов. Как же это можно? Мы сами обязаны показывать людям пример, даже в мелочах, если хотим требовать этого от других. Ну ладно, давай-ка пить чай...
— Но у меня ничего нет к чаю, — призналась Ядвига.
— И не надо. Расскажи о новостях...
Ядвига посмотрела на брата и вдруг улыбнулась.
— Какой же ты, Фелик... — она сразу не могла подобрать слова, — какой же ты чудной и неистовый. Как в детстве. Между прочим, Альдона писала про твой приезд в Дзержиново, про наши ценности, которые ты приказал конфисковать...
— Не могу, Ядзинька, не могу я быть другим. Ты уж меня извини. Иначе не сделаешь революции!
Ядвига говорила о последней поездке Феликса в Дзержиново, когда оттуда пришла весть о смерти старшего брата Стася. Его убили бандиты. Феликс Эдмундович провел на хуторе несколько дней, занимаясь семейными делами. Вернувшись, написал письмо Альдоне после долгого-долгого перерыва:
«Дорогая Альдона... Объяснить тебе всего я в письме не могу... Одну правду я могу сказать тебе — я остался таким же, каким и был, хотя для многих нет имени страшнее моего. Любовь сегодня, как и раньше, она все для меня, я слышу и чувствую в душе ее песнь. Песнь эта зовет к борьбе, к несгибаемой воле, к неутомимой работе... Меня ты не можешь понять. Солдата революции, борющегося за то, чтобы не было на свете несправедливости, чтобы эта война не отдала на растерзание победителям-богачам целые многомиллионные народы. Война — ужасная вещь. На нас двинулся весь мир богачей. Самый несчастный и самый темный народ первым встал на защиту своих прав — и дает отпор всему миру. Хотела б ты, чтобы я оставался в стороне?.. Если б ты видела, как я живу, если б ты мне взглянула в глаза, — ты бы поняла, вернее, почувствовала, что я остался таким же, как и раньше...
Посылаю тебе вещи из Дзержинова. Наиболее массивные ценности были конфискованы, согласно нашим законам. Я знаю, что эта конфискация фамильных ценностей огорчит тебя, но я не мог иначе поступить — таков у нас закон о золоте».
Если бы Альдона побывала в Москве, она бы увидела, как аскетически скромно живет ее брат. Да, он был таким же, как прежде, — щепетильным во всем, что касалось взглядов, убеждений.
Из «Националя» члены правительства переселились, наконец, в Кремль. Комендант Мальков, матрос с крейсера «Диана», сбился с ног, пока ему удалось наладить мало-мальски надежную охрану.
Дзержинский не торопился переезжать в Кремль. Семьи его все еще не было. Зося не могла выехать из Швейцарии, отъезд постоянно откладывался: то заболевал Ясик, то возникали такие обстоятельства, что нечего было и думать о переезде через враждебную Германию.
При титанической работе, которую выполнял Дзержинский, необходимы были элементарный режим, отдых, питание. Но этого не было. Феликс Эдмундович строго-настрого запретил хоть чем-либо выделять его среди других. Получал общий хлебный паек, общие обеды в столовой. Однажды, поднимаясь к себе на третий этаж, Феликс Эдмундович потерял сознание. Это был голодный обморок, усиленный жестоким переутомлением. Председателя ВЧК внесли в кабинет, уложили на койку. Прибежал врач и подтвердил то, что не раз уже говорил: нужен отдых и нормальный режим.
Об этом случае узнал Яков Михайлович Свердлов и рассказал Владимиру Ильичу. Ленин встревожился. Решили: надо принимать какие-то меры. Какие? Заговорили о семье Дзержинского. Кто мог бы помочь — это Зося, жена.
— Может быть, ему самому поехать за ней в Швейцарию? — предложил Свердлов.
— Это идея. Но сейчас он не согласится никуда уезжать. Слыхали про Савинкова, про его «Союз защиты родины и свободы»? Дзержинскому действительно невозможно сейчас покинуть Москву. Но это ненадолго... А знаете что, — предложил Ленин, — зайдите-ка вы к нему, сами посмотрите, как он живет. Пойдите с Клавдией Тимофеевной, она скорее заметит женским глазом, в чем он нуждается. Потом и решим. Но ему — ни единого слова!