— Большевики пошли вместе с Мирбахом... — начала она. А закончила тем, что попросила моряков разойтись.
Они подчинились.
В штаб вызвали шофера, который привез в отряд Дзержинского и его спутников. Вошел Александрович.
— Ты за кого? — спросил он шофера.
— За Советскую власть, товарищ Александрович.
— Еще раз спрашиваю: за кого ты?
— За Ленина.
— Еще за кого?
— За Дзержинского.
Александрович отвернулся от него.
— И этого туда же, — распорядился он и вышел из комнаты.
Всех, кто приехал с Дзержинским, отвели в пустую комнату на первом этаже и приставили караул. Феликс Эдмундович спросил шофера:
— Почему вы не уехали?
— Ждал вас, товарищ Дзержинский.
— Я слышал ваш разговор с Александровичем. Молодец!
Вскоре к дверям подошел матрос комендантского взвода и спросил:
— Кто здесь шофер Дзержинского? Поедем в ЧК.
Дзержинский тихо сказал:
— Поезжайте и сообщите обо всем Петерсу...
Уходя от машины, шофер на всякий случай вырвал провод зажигания и теперь, повозившись для виду в моторе, незаметно присоединил провод.
В машину набилось полным-полно вооруженных людей. Как только выехали в переулок, дорогу им преградил патруль. Матрос, тот, что вызывал шофера, назвал пароль, и машина тронулась дальше. Не доезжая до Кисельного переулка, шоферу приказали остановиться. Матрос увел людей в переулок, велел ждать его здесь. Но как только незваные пассажиры исчезли за углом, шофер включил мотор и дал полный газ.
На Лубянке, в Чрезвычайной Комиссии, он сразу побежал к Петерсу. Доложил о случившемся, сообщил пароль, которым пользуются левые эсеры.
Тем временем в отряд Попова привозили новых и новых людей. Ввели Смидовича, председателя Московского Совета. Он ехал в Сокольники на митинг, и его задержали на Мясницкой около почтамта.
Почтамт был уже захвачен мятежниками. Доставили командира полка Виглинского, члена коллегии ВЧК Лациса... Здесь было уже человек десять — двенадцать.
Время от времени в комнату врывались ликующие эсеры, сообщая самые невероятные новости. Зашел Попов. От него разило водкой. Пьяно улыбаясь, сказал:
— Я всегда выполнял ваши указания, товарищ Дзержинский. Но сейчас действую по решению моего Центрального комитета... Власть теперь в наших руках. В Москву прибыло две тысячи казаков из Воронежа. Теперь у нас шесть тысяч человек. За нами все Замоскворечье. Считайте, мы победили.
Лицо Дзержинского побледнело от ярости.
— Дайте мне ваш револьвер, Попов.
— Это зачем?
— Чтобы пустить вам пулю в лоб как предателю и негодяю!
Попов уставился на Дзержинского. Хмель сразу улетучился. Не найдя что ответить, Попов, потоптавшись на месте, вышел из комнаты.
Появился Черепанов. Светло-серые глаза его, словно лишенные зрачков, казались холодными, безжизненными.
— Ну вот, — потирая руки, обратился он к арестованным. — У вас была Октябрьская революция, а у нас теперь июльская. Мир сорван, Брестский договор превратился в ненужную бумажку. Вам с этим придется считаться...
— Вы провоцируете войну! — воскликнул Дзержинский. — Что вы станете делать, если немцы займут Москву?..
— Что будем делать? — с беззаботным видом переспросил Черепанов. — А ничего! Уйдем в подполье и станем вести партизанскую войну, как на Украине. Станем ожидать мировую революцию. Она не за горами...
— Это авантюризм! Вы ставите под угрозу судьбу революции!
Спор оборвал вбежавший Попов. С пьяной истеричностью он выкрикивал:
— Марию арестовали в Большом театре! Вместе с нашей фракцией. Вы теперь все заложники! За Марию Спиридонову снесу половину Лубянки, полтеатра, половину Кремля, если надо... Едем освобождать Марию!
Он выскочил из комнаты, скомандовал матросам:
— В ружье!
Послышался топот ног, грохот прикладов, рокот мотора. Затем все стихло — главарь мятежного отряда помчался выручать арестованную Марию Спиридонову.
Дзержинский сказал Черепанову:
— В таком случае, если нас объявили заложниками, вы должны немедленно меня расстрелять: Спиридонова арестована, и я первый буду требовать, чтобы ее не освобождали...
— Когда будет нужно, тогда и расстреляем, — холодно ответил Черепанов. — Сейчас мы — правящая партия.
Но «правящая партия» провалилась. Мятеж левых эсеров продолжался менее суток. Его никто не поддержал.
Граф Мирбах был убит около трех часов дня. В пять часов того же дня Совнарком поручил Николаю Подвойскому погасить восстание. К четырем часам утра войска начали сосредоточиваться на исходных позициях — у храма Христа-спасителя, на Страстной площади, а резервные части — на Арбатской.