Феликс хорошо помнил Больцевича — веселого, розовощекого здоровяка. Они вместе расклеивали прокламации в Вильно, вместе ходили на демонстрацию. Потом встретились в Вологде, но в ссылку Больцевич попал по другому делу. Жандармы так и не дознались тогда про виновника расправы над провокатором.
— Ну, а ты-то знал, кто на самом деле выполнял приговор? — спросил Феликс.
— Конечно, знал... — ответил Осип. — Я не признавался. Но мне все равно влепили. Нужен был виновный. Если бы сразу заподозрили Больцевича, могли раскрыть всю виленскую социал-демократию. Больцевич тогда был связным Дубового. Жаль парня, так и пошел в Нерчинск... Говорят, правда, бежал по дороге.
Заговорили о том, что привело Михаила и Феликса к Олехновичу. Осип внимательно слушал.
— А вам, ребята, в Вилюйск ехать нельзя, — сказал он. — Оттуда не возвращаются. Надо что-то придумать... Встретимся завтра.
В назначенное время Феликс и Михаил снова были на Нижней. Осип встретил их с готовым планом.
— Сделаем так, — сказал он, — из Качуги вас повезут на плоскодонках — русло в верховьях мелкое, каменистое. А в Верхоленске пересадят на паузки — крытые баржи. В Верхоленске подержат несколько дней, пока соберут партию. Там вы найдете фельдшера Архангельского. Он про вас будет знать. Обратитесь к нему со своими болезнями, и фельдшер напишет отсрочку для лечения. Как только партия уйдет — бегите. Сначала — рекой, поплывете по течению. До Жигалова. А там нанимайте ямщиков и — к железной дороге. Выбирайте проселки, большаками не ездите. Прикиньтесь купцами, предположим — иркутскими. Тут за мамонтовой костью много бывает охотников.
Все сделали так, как советовал Олехнович.
Через несколько дней партия ссыльных прибыла в Верхоленск. В земскую больницу Дзержинский и Сладкопевцев явились в сопровождении урядника, который и доложил фельдшеру Архангельскому, что доставил двоих для проверки здоровья. Фельдшер, пожилой человек в застиранном халате, недовольно ворчал, что не желает потакать бездельникам, но все же велел дожидаться. В приемной, пропахшей карболкой, было много людей — фельдшер занимался больными, будто не замечая ссыльных. В конце концов урядник не выдержал и снова подошел к фельдшеру.
— Чего их смотреть! — снова заворчал земский фельдшер. — Вся их болезнь — неохота в ссылку... Только из уважения к вам, господин урядник... Зовите!
— По одному? — спросил урядник.
— Да нет, давай сразу.
Ссыльные вошли, урядник остался в приемной.
— Ну что, какие еще жалобы? — громко, чтобы слышно было в приемной, спрашивал фельдшер. — Да вы здоровы, как буйволы! Разденьтесь-ка до пояса...
Фельдшер выслушал того и другого, долго выстукивал, поворачивал, нажимал на глаза, потом тихо сказал:
— Мне известно про вас... Вам действительно нельзя ехать в Вилюйск. Напишу это без всякой натяжки. Вилюйск для вас — смерть.
Архангельский распахнул дверь в приемную и позвал урядника.
— Дела тут в самом деле неважные, доложу я вам, господин урядник. Туберкулез! Да-с!.. И упадок питания! Необходимо отставить с этапа, и на длительное время... Так и доложите начальству. Я напишу.
Фельдшер взял бланк земской больницы и неразборчивым, как у всех медиков, почерком написал заключение:
«Следующие в Якутскую область политические ссыльные Михаил Дмитриевич Сладкопевцев и Феликс Эдмундович Дзержинский, страдающие туберкулезом легких, ввиду общего состояния здоровья и сильного упадка сил, в настоящее время, при холодной сырой погоде, не могут следовать дальше, так как положение их очень серьезно».
Так остались в Верхоленске двое ссыльных, отставших от партии, направлявшейся в низовья Лены.
Уходить решили после полуночи, когда угомонится село и можно будет незаметно проскользнуть к берегу. Сидели в полутьме с затененной лампой, которая едва-едва освещала край стола да кусок бревенчатой стены, заклеенной картинками из старой «Нивы». Без конца курили, выжидая, когда хозяева за стеной улягутся спать.
На колокольне пробило полночь.
— Пора! Собирайся! — нетерпеливо прошептал Феликс.
Михаил свернул цигарку, прикурил от лампы, вывернув для этого фитиль. В горнице посветлело. Сладкопевцев осмотрелся — все ли собрали, глубоко затянулся дымом, но курить больше не стал. Придавил огонек о черепок, служивший пепельницей. Погасил лампу.
Все было подготовлено, проверено. Главное — лодка. Позаботился о ней фельдшер. Он должен был с вечера поставить ее в условленном месте.