— Ну конспираторы!.. Ловко вы меня провели!
Написав юмористический ответ Мархлевскому в духе делового письма, Феликс под фамилией Доманского остался в Закопане, в «Братской помощи».
Через два месяца уехал в Краков. Перед отъездом он писал:
«...Жизнь в горах склоняет к мечтам, а мне мечтать нельзя. Уезжаю из Закопане. Два месяца лечения значительно мне помогли, я поправился, меньше кашляю, отдохнул. Тянет меня в город, могу и в Кракове за эти самые деньги жить хорошо. Теперь зима, а климат там нездоровый только летом и весной, пропитание же дешевле, нежели здесь, в Закопане, даже в «Братской помощи»».
Феликс переехал в Краков только на зиму, но прожил там больше двух лет, потому что этого требовало Дело.
Если в Кракове пересечь Рыночную площадь, пройти мимо приземистых арок торговых рядов и, миновав старинный костел, круто свернуть вправо, очутишься на тесной улочке, застроенной неуклюжими ветхими домишками.
Здесь и поселился Феликс Дзержинский.
Знатоки польской истории сравнивают Краков с Москвой, называют его стольным градом, отцом городов польских, хотя столица Королевства Польского, давно отошедшего к России, переместилась в Варшаву, а Краков, словно изгнанник, долго находился в пределах Австро-Венгерской империи.
Польские эмигранты предпочитали селиться в Кракове, поближе к родине, в городе, напоминавшем родные края и архитектурой, и укладом жизни, и польским языком, звучавшим повсюду. Только портреты Франца-Иосифа да австро-венгерские жандармы на улицах напоминали, что здесь чужбина. Зато — полтора часа езды поездом до границы, за которой начинаются родные земли...
В теплую погоду, когда оконца в келье Дзержинского были распахнуты, сюда с высоты костела доносился звук трубы, словно рвущийся из глубины веков. Феликсу нравилась легенда, а может и быль, о зорком предке-сигнальщике.
Когда-то в давние времена, оберегая землю от набегов воинственных кочевников, защитники польских городов несли вахту на сторожевых вышках, чтобы вовремя обнаружить приближение вражеских полчищ.
Так было и в Кракове. С высоты костела, в предрассветной мгле сигнальщик вдруг увидел скакавший к городу отряд кочевников. Он вскинул трубу и протрубил тревогу. Меткая стрела врага, пущенная из лука, оборвала сигнал тревоги. Но сигнал был услышан, и защитники города отразили нападение кочевников. С тех пор с высокой башни костела вот уже много веков каждый день раздается призывный звук боевой трубы — и обрывается, как тогда, на полуноте...
Об этом древнем страже и зашел разговор за столом в маленькой кухне, где обычно обедали Феликс и его товарищи, объединившиеся в эмигрантскую коммуну. Это было удобно и экономно — питаться вместе. Ходили по очереди в соседнюю ресторацию, брали со скидкой обеды или готовили сами на керосинке — из того, что приносили с базара. Обедали обычно у Варского. Жил он на самой окраине города. Дальше тянулись луга, поросшие редким кустарником, потом начиналась роща, где любили по вечерам гулять эмигранты-подпольщики.
Сидели вчетвером — Феликс, Варский, занимавшийся изданием «Червоного штандара», доктор Кошутский из Закопане и Ставинский, вынужденный не так давно бежать из Варшавы в Краков. Ставинский и сейчас бывал в Польше: возил туда нелегальную литературу. Он и привез весть об аресте курьера, взятого полицией на конспиративной квартире. Курьера арестовали с кипой нелегальных газет и брошюр, едва он постучал в квартиру.
Ставинский умолк, закончив рассказ. Все молчали, подавленные ошеломившей их вестью. На костеле прозвучал и оборвался сигнал тревоги.
Феликс мрачно сказал:
— Тогда за этим сигналом последовало действие. До нас тоже доходят сигналы. И что? Надо принимать какие-то меры!
Вот уже много месяцев Феликс руководил кольпортажем — печатал и отправлял подпольную литературу.
За это время организовали две тайные типографии, наладили транспорт «Червоного штандара», брошюр для партийных пропагандистов. Все шло хорошо — и вдруг сразу несколько провалов.
— Придется задержать транспортировку литературы, пока не выясним, что происходит. Не иначе, к нам проник провокатор.
— Этого не может быть, — возразил Варский, — за последние месяцы к нам не пришло ни одного нового человека.
— Тем не менее факт остается фактом. Уж слишком подозрительны эти провалы...
— У меня пока все в порядке, — сказал Кошутский. — Быть может, потому, что я имею самостоятельную сеть кольпортажа?