По дороге, как старые добрые знакомые, говорили о пустяках, о варшавских новостях. Феликс осторожно разглядывал спутницу, ее четкий профиль, тонко очерченные губы, широко расставленные глаза, прикрытые тенью широкополой шляпы. Она походила на брата задорным выражением лица и пристальным взглядом.
Квартира на Маршалковской, куда они приехали, была просторна и заставлена старинной мебелью. Она оставляла впечатление той особой строгой торжественности, что присуща домам, обжитым несколькими поколениями.
Сабина, выполнив поручение сестры, ушла к себе в комнату, а Михалина, Куба и Феликс расположились в гостиной за столом, покрытым тяжелой расшитой скатертью.
— Ну, что же здесь случилось? — спросил Феликс.
— Случились непостижимые вещи, которых я никак не могу понять.
Куба рассказал о том, что произошло за последние два месяца.
Здзислава Ледера варшавская охранка разыскивала по старому делу, связанному еще с Каспшаком и вооруженным сопротивлением при аресте мокотовской типографии. И вдруг его неожиданно арестовали на улице, хотя Здзислав был отлично законспирирован: другой паспорт, другая кличка, он даже изменил внешность. Видно, о нем стало известно в охранке. Но от кого?
Ледера арестовали во Вроцлаве, и Куба немедленно отправился туда, чтобы попытаться его освободить.
— Конечно, это была авантюра, — рассказывал Ганецкий, — но ничего другого мы не могли придумать. Я узнал, что во Вроцлаве заправляет делами ротмистр Енаков, и поехал к нему в тюрьму. Оделся примерно так же, как мы были одеты с тобой, когда ехали в Лодзь с транспортом литературы: изображал знатного барина, варшавского коммерсанта.
Пришел, закрыл за собой дверь и сказал: «Я приехал из Варшавы, чтобы освободить Вольмана. Это мой компаньон». У Здзислава был паспорт на имя Оскара Вольмана. «Конечно, — говорю, — я мог бы все это сделать иным путем, но не хочу». — «Каким путем?» — спросил ротмистр. «А вот таким», — я достал браунинг и положил перед собой на стол. Ротмистр, видно не робкого десятка, тоже вынул из стола револьвер и положил перед собой. Сидим, смотрим друг на друга. Говорю ему: «Это я пошутил». «Я тоже пошутил», — сказал он. Оружие убрали. Стали говорить начистоту. Так, мол, и так, мне необходимо перевести Вольмана в больницу, прошу не препятствовать. Больше мне от вас ничего не нужно, в накладе вы не останетесь. Вынул из кармана пачку денег, показал ему и положил обратно. Енаков говорит: «Нужна справка от доктора». «Будет, — говорю, — справка, через час могу привезти. А сейчас я хочу встретиться с моим компаньоном, хотя бы в вашем присутствии». Разрешил! Вызвал дежурного и распорядился доставить к нему арестанта Вольмана. Входит Здзислав, видит меня, и глаза у него от удивления лезут на лоб. А я, не дав ему опомниться, говорю: «Завтра же дайте распоряжение в банк выдать деньги по предъявлении ассигнации номер такой-то. После этого вас переведут в больницу». Он сразу включился в мою игру: «Хорошо, — говорит, — сделаю». А ротмистр глядит на нас алчным взглядом.
На этом встреча с Здзиславом закончилась. Перед уходом он засмеялся и сказал: «Вы знаете, я же собирался ехать на запад, в Англию, а теперь меня обещают услать на восток. Обвиняют в связи с каким-то Каспшаком, говорят про какую-то типографию... Так я им на это ответил: не возражаю, земля ведь круглая, можно и через восток ехать. Сначала по сибирской дороге, потом в Нью-Йорк, а там в Англию...» В общем, Здзислав предупредил, что арестовали его по старому делу о мокотовской типографии.
— Ну и чем же все это кончилось? — спросил Феликс, внимательно слушавший рассказ Ганецкого.
— В тот же день вечером мы условились встретиться с ротмистром в ресторане «Виктория», — продолжал Куба. — Я должен был передать ему медицинскую справку и часть денег. Чтобы уточнить время встречи, обещал позвонить ему по телефону. Договорились на восемь часов. Я пришел раньше, в ресторан пока не заходил, наблюдал с другой стороны улицы. Ротмистр явился в сопровождении полицейских. Значит, передумал — может, испугался... Здесь охранка продолжает свирепствовать. И Михалина заметила за собой слежку. Поэтому вместо нее мы попросили поехать на вокзал Сабину.
Михалина добавила: шпика она заметила в конке. Вероятно, ее выследили, когда встречалась с братом — за несколько дней до его ареста. Михалина долго водила шпиков по городу. Потом она нырнула в ворота знакомого дома, вышла проходным двором на другую улицу и исчезла.
В гостиную вошла Сабина, пригласила пить чай и познакомила Юзефа со своей матерью. В столовой шутили, разговаривали о посторонних делах. Но на душе у всех было пасмурно.