Оказалось, что в Самаре задержка на станции произошла совсем не случайно — ждали еще одну партию арестантов, которую везли с юга, через Ряжск, на Самару. Здесь обе партии слили, построили в колонну и повели к тюрьме. Феликс шел в первой четверке рядом с молодым ссыльным, который, единственный из всех, был закован в ножные кандалы. Звали его Михаилом.
— Это за что тебя так? — спросил Феликс.
— По милости черноморского губернатора, — ответил Михаил. — Почтил вниманием. Обиделся, что нагрубил ему.
— Теперь же ты не в Одессе. Власть твоего губернатора кончилась.
— Ну не скажи!.. У меня в проходном свидетельстве сказано: содержать в кандалах до прибытия в Тасеево, — это место моего поселения.
— О! Да мы с тобой земляки. Меня тоже в Тасеево.
Когда входили в ворота тюрьмы, Феликс сказал соседу:
— Здесь, говорят, начальство требует, чтоб перед ним шапки снимали. Слыхал? Это, скажу тебе, произвол почище твоего губернаторского. Передай по цепочке: унижаться не станем...
Началась проверка, и Феликса выкликнули первым. Он бросил, как заведено было в тюрьмах, коротко: «Я!» — и пошел мимо надзирателя в корпус.
— Вернись! Шапку долой! — грубо окрикнул его надзиратель.
Но Феликс продолжал идти по тюремному двору с высоко поднятой головой. В тюремном дворе наступила давящая тишина.
— Кому сказано — шапку долой! — яростно повторил тюремщик и, бросившись за арестантом, сшиб суконную бескозырку с головы ссыльного.
Феликс поднял шапку с земли, повернулся к надзирателю и, глядя ему прямо в глаза, гневно выкрикнул на весь двор:
— Мерзавец!
Надзиратель побледнел. Он готов был броситься на строптивого арестанта, но сдержался.
— В карцер! — приказал он.
Двое дюжих тюремщиков подскочили к Дзержинскому, схватили под руки и поволокли в подвал...
В красноярскую пересыльную тюрьму этап ссыльных прибыл лишь в октябре. Зима в Сибири в тот год установилась рано, снег плотно лег на землю, на застывшие реки, запорошил тайгу, сквозь которую ссыльным предстояло пешими идти в Канск — верст за двести от Красноярска, а потом еще столько же на север, до Тасеевской волости.
Михаил Траценко, студент, с которым Феликс познакомился па этапе в Самаре, все еще таскал ножные кандалы, и никто не собирался отменять самоуправное распоряжение мстительного одесского губернатора. Феликс несколько раз обращался к начальнику красноярской тюрьмы, просил, доказывал, убеждал.
Начальник тюрьмы как-то сказал:
— Вы, господин Дзержинский, больше думайте о себе. Здесь адвокатов не требуется. Когда вас закуют, будем разговаривать...
Феликс вспылил, сказал, что бессердечно держать человека в двенадцатифунтовых кандалах, когда это не имеет никакого смысла. Начальник сдержанно выслушал ссыльного поселенца и холодно ответил:
— По инструкции я мог бы вас посадить в карцер, господин Дзержинский, за недозволенное вмешательство в дела администрации. Но на сей раз просто прекращаю бессмысленный разговор. Ступайте!
Феликс ушел разъяренный. Всякий раз его повергала в неистовый гнев бездушная несправедливость! Он шел по длинному гулкому коридору и возле кухни рядом с вязанкой дров заметил прислоненный к стене колун. Тюремщиков поблизости не было, и Феликс торопливо сунул колун под куртку. В камере он спрятал его под нары, а вечером сказал Михаилу:
— Послушай! Закон на твоей стороне. В Сибири ссыльные ходят без кандалов. Давай их собьем вот этой штукой, — он достал колун. — А если придется объясняться, скажешь, что это я уговорил разбить кандалы и сам это сделал.
— Ну нет, такого я не скажу, — возразил Михаил, — в крайнем случае разделим вину пополам. Я готов!
В камере было тесно: на полу и на двухэтажных нарах укладывались спать человек шестьдесят. Те, кто пристроился ближе к печке, потеснились. Придвинули переруб, на котором обычно кололи дрова. Михаил положил на него ногу, и Феликс ударил колуном по железному обшлагу. Потом еще и еще раз. Кандалы не поддавались.
Вся камера следила за работой Феликса, давала советы, но толку от этого было мало. Заклепку вышибить тоже не удавалось. К тому же Михаил стал опасаться, как бы не повредить ногу.
Измучившись, Феликс с досадой бросил колун на пол.
— Нет, не получается, — признался он. — Что-что, а кандалы в России делать умеют. Это единственное, в чем преуспевает царское правительство. А где наш Шпик Шпикович? Пусть теперь донесет начальству...