У Вербановича не было ни паспорта, ни денег на дорогу... В комнате стояла гнетущая тишина.
Феликс вдруг поднялся, прошел в свою комнатку и через минуту вышел, держа в руке заветный свой паспорт и деньги.
— Беги, не задерживайся, — сказал он, положив их на стол перед Вербановичем.
Кто-то побежал добывать лошадей, кто-то отправился за вещами Вербановича, и этой же ночью он скрылся из Тасеева.
После его отъезда Феликс долго сидел на койке в своей комнатке. Давно бы пора спать, но Феликс думал, думал... Нелепая случайность спутала все его планы.
У него и в мыслях не было жалеть о паспорте и деньгах. Он просто не мог бы поступить иначе. Но как же быть теперь самому?..
В комнатку заглянул старик Крогульский. Остановился в дверях, едва не касаясь головой притолоки.
— Не грусти, — сказал он. — Ты поступил благородно!
— К чему вы это, пан Крогульский?
— А к тому, что поможем и тебе бежать... Не нужно быть таким уж догадливым, чтобы понять, зачем у тебя были паспорт и деньги.
В ту ночь они долго судили-рядили, как быть. Деньги пообещал дать Крогульский — кое-что приберег он про черный день. Но как быть с паспортом?
— А если кто-нибудь проводит меня до станции, купит билет и передаст мне? Главное, чтобы не задержали без паспорта в самом начале...
Крогульский согласился. Правильно! Кто-то из местных должен купить билет и, если надо, предъявить свой паспорт.
Ровно через неделю после водворения в Тасеево Дзержинский бежал из ссылки с помощью новых друзей: племянника своего хозяина Бурмакина и соседа Абрамова.
В канун побега собрались в домике кузнеца. Антон Крогульский давал последние советы:
— Ты, Сашок, гони на Хандолу... Так и гони напрямки, до того на тракт не выскакивай. Понял? А теперь ступай, собирайся. Нам еще потолковать надо.
Александр Бурмакин ушел, и кузнец стал излагать свой окончательный план.
Из Тасеева в одно и то же время должны выехать двое саней. Одни — с Феликсом — на Хандолу, в село, отстоящее верст за двадцать от Канского тракта, а другие, запряженные парой выносливых коней, пойдут по тракту до Бакчеты. Здесь на постоялом дворе Абрамов будет ждать Дзержинского, и они тотчас же поедут дальше.
Казалось бы, уже все, до мелочей, предусмотрел Крогульский и все же продумывал новые и новые детали. Садиться в поезд он велел на Иланской, там безопаснее. И на ночлег останавливаться не на тракте, а съезжать в сторону от большака.
— И вот еще что, — добавил кузнец, обращаясь к Абрамову: — посадишь его в поезд, возьмешь записку и привезешь мне. Ты, Феликс, напиши мне два слова: жив-здоров, в общем, что захочешь. Будем знать, что с тобой все в порядке.
Обошлось как нельзя лучше. Абрамов, передав билет, распрощался с Дзержинским. Людой в вагоне было немного, и Феликс, подстелив тулуп, захваченный еще из Варшавы, улегся на верхней полке.
Но утром, еще в полусне, Феликс ощутил смутное беспокойство. Приоткрыл глаза. Призрачный свет едва проникал сквозь замерзшие окна. По вагону прошел человек, спина которого показалась Феликсу удивительно знакомой. Да ведь это Пафнутий возвращается из своей провокаторской командировки!
Сказав соседу, что занемог, Феликс отвернулся к стене да так и пролежал несколько дней, накрыв голову краем тулупа и поднимаясь только ночью, когда все в вагоне укладывались спать. Он разминал затекшее тело, наскоро ел, выходил ненадолго в тамбур, дышал морозным воздухом и торопливо забирался обратно на свою полку.
В Самаре Пафнутий Гришаев вышел из вагона с вещами. Феликс облегченно вздохнул: миновала еще одна опасность на пути к воле.
Новое испытание пришлось перенести беглому ссыльному в Вильно. Еще в дороге, мысленно улыбаясь, Феликс рисовал себе встречу с Альдоной... Давно ли отправил ей письмо из Канска, а теперь явится сам! Феликс знал, что сестра с детьми переселилась на новую квартиру на Полоцкой улице. Хорошо помнил эту улицу, но никак не мог представить себе дом, не помнил, есть ли там черный ход... А это в его положении имело большое значение. Зато он знал: вот постучится в дверь, сестра настороженно спросит, кто там, а затем распахнет дверь и обязательно воскликнет: «О! Езус-Мария!»...
Так все и было. Ближе к полуночи Феликс нашел нужный ему дом на Полоцкой улице, раз-другой прошелся мимо и только после этого зашел во двор и постучал.
А сестра и в самом деле не могла себе представить, что вдруг появится ее Феликс. Альдона днем получила письмо от брата, но, занятая детьми и хозяйством, отложила чтение на вечер. И вот, только что прочитав письмо, взгрустнула. Вдруг услышала стук.
Неуверенно приоткрыла дверь, увидела на пороге человека с поднятым воротником, в солдатской папахе...