Теперь для нелегальной работы у Феликса стало куда больше времени. Он продолжал вести кружок самообразования, а поздними вечерами пробирался в подвалы бернардинского костела и в глубокой тишине, прислушиваясь к малейшему шороху, печатал там прокламации. Ему удалось договориться со сторожем костела, и он получил ключ от кованой железной двери, о существовании которой все давным-давно позабыли.
Листовки печатали на гектографе, который переправили с Поплавской улицы. В работе Феликсу помогали Стась и Юлия. Иногда приходила Мария Войткевич, недавно закончившая женскую гимназию. Мария стала профессиональной революционеркой и работала в Вильно. Обычно она приходила за отпечатанными листовками.
С Любомиром Больцевичем, наборщиком из типографии, Феликс по ночам расклеивал листовки на улицах.
В один из вечеров в подвале бернардинского костела Феликс печатал листовки — бесшумно прокатывал резиновым валиком каждый листок и осторожно снимал его с гектографа. Иногда подносил готовую прокламацию к глубокой нише в стене, на краю которой стояла лампада, тускло озарявшая стол и угол подвала. Просматривал оттиск — четко ли выходят строки.
Юлия сидела, склонившись над листом бумаги. Она печатными буквами выписывала новую прокламацию, чтобы потом перенести на гектограф: в подполье готовились к первомайской демонстрации и массовке.
Временами Юлия отрывалась от работы и долгим взглядом следила за всеми движениями Феликса, потом опять склонялась над прокламацией. А Феликс ничего не замечал: он был словно одержим тем делом, которое захватило его всего без остатка.
Чуть поодаль, прислонившись спиной к стене, сидела Мария Войткевич и молча глядела на Феликса и Юлию.
Феликс был в косоворотке и пиджаке, а девушки в хустках — теплых клетчатых платках, накинутых на плечи и накрест повязанных вокруг талии. Такие носят женщины фабричных окраин. В них удобно, тепло, и можно под хусткой незаметно пронести отпечатанные листовки.
Таинственная обстановка: низкие своды с потускневшей старинной росписью, вдохновенные, настороженные лица, склонившиеся над столом, высвеченные янтарным огоньком лампады, стопки листовок, призрачно белевшие в полумраке, — все настраивало на романтический лад. «Какая чудесная пара! — думала Мария. — Неужели Феликс не замечает, как его любит Юлия?..»
Вслух она спросила о другом:
— Ты уже ушел из гимназии?
— Да, завтра беру документы.
— Не жалеешь?
— Нисколько!
— Что будешь делать?
— Еще не знаю. Стану давать уроки. Перееду на другую квартиру, чтобы не подвергать близких опасности. Буду клеить вот эти прокламации. А завтра, когда пойду в последний раз в гимназию и заберу документы, скажу панам наставникам все, что я о них думаю! Я испорчу им настроение перед коронацией... Забирай, Мария. На сегодня всё, — он сдвинул отпечатанные прокламации на край стола.
Юлия помогла Марии спрятать листовки под хустку. Они вышли из подвала. Сначала — Юлия, для разведки, потом — Мария, несколько располневшая от тайного груза, укрытого под платком. Последним — Феликс. Он запер кованую скрипучую дверь и спрятал громоздкий ключ в расщелине стены.
Утром Феликс Дзержинский, теперь уже бывший ученик, пришел в гимназию. В канцелярии документы выдали быстро, и он, не задерживаясь, направился в учительскую.
Была перемена. Учителя отдыхали. Кто жевал бутерброд, прихлебывая чай, кто курил, стоя у распахнутого окна. Лениво перекидывались словами.
— Господа, — сказал Феликс, остановившись в дверях, — прошу извинить меня, я хочу попрощаться и поблагодарить вас за все доброе, что вы для меня сделали...
— Похвально, похвально... — произнес преподаватель русского языка с нелепой фамилией Рак. Внешность его в чем-то соответствовала фамилии: злые выпученные глаза и торчащие в стороны рыжеватые усы. Он отодвинул стул, шагнул к Дзержинскому и протянул руку. — Желаем вам, молодой человек, всего доброго!
— Простите, — остановил его Феликс, — но к вам это не относится. Я благодарил учителей, которые делали мне добро, прививали любовь к знаниям. А вы, запрещая нам говорить на родном языке, вызывали в нас чувство протеста... Так знайте: учителя-притеснители сами воспитывают революционеров, готовят борцов за свободу. Но за это я не могу вас поблагодарить, господин Рак... Вот и все, что я хотел сказать. — И Феликс закрыл за собой дверь.
В учительской были ошеломлены словами вчерашнего гимназиста. Какое-то мгновение Рак стоял с протянутой рукой, потом растерянно ее опустил.