В Москве — пересадка. До отправления нового поезда было несколько часов. В зале ожидания для военнослужащих я впервые в своей жизни посмотрел кино. Показывали немой фильм «Гимназисты».
Снова вагон, снова дорога. Я слушал красноармейцев, многому удивлялся, не понимая многого вообще. В свою очередь они с любопытством расспрашивали меня о жизни в панской Польше. Я рассказывал им главным образом о жизни крестьян, ибо городской жизни вообще не знал.
Вид на жительство
На станции Тайга распрощался с красноармейцами и сошел с поезда. Была глухая темная ночь. Вход в здание едва освещался керосиновыми лампами, в зале ожидании тускло светили две керосинки. Людей было мало, все дремали возле своих узлов и корзин. Ждать поезда пригородной ветки Тайга — Томск надо было несколько часов. От всего этого стало грустно. На одной лавке я заметил парня, который не спал. Подсел к нему. Познакомились. Он студент лесного техникума, зовут Гришей.
Ничего не скрывая, рассказал, что еду жить в Томск, как перебежчик из Польши, по направлению ГПУ из Минска. За разговорами время пошло быстрее. Пришел поезд, мы сели в один вагон. Мой знакомый много рассказывал о Сибири, об учебе в техникуме, о своем доме. От Тайги до Томска около ста километров. Доехали, как мне показалось, очень быстро.
От станции до города надо было добираться на извозчике. Гриша взял инициативу в свои руки, и мы поехали в ОГПУ.
В комендатуре ОГПУ я вручил дежурному сургучный конверт. Прочитав бумагу, офицер внимательно посмотрел на меня и сказал: «Завтра, к десяти утра, явитесь к нам снова». «А где же мне ночевать?» — спросил я. «Не знаю»,— бросил в ответ дежурный и тут же обратился к Грише: «А кто вы такой будете?»
Гриша объяснил, что он студент лесного техникума и ехал со мной от станции Тайга. «Так вот, студент, возьми-ка на одну ночь этого парня к себе в общежитие, а завтра он получит разрешение поселиться в Доме крестьянина»,— посоветовал дежурный.
В общежитии еще не все спали. Ко мне отнеслись дружелюбно, тепло. Вскипятили чай. У меня еще оставались колбаса и хлеб, которыми я поделился с ребятами. Была карточная система, и дневная норма хлеба для студентов была 400 граммов.
Утром студенты отправились на занятия, а я пошел по незнакомым улицам Томска в комендатуру ОГПУ. Думал, что, как и они, скоро обязательно буду учиться. Будущее рисовалось светлым и счастливым.
Дежурный по комендатуре выписал мне пропуск в комнату № 18, на втором этаже. Здесь меня допросили и выписали удостоверение личности, в котором говорилось, что Шадыро Иосиф Савельевич, 1911 г. рождения, является перебежчиком из Полыни, состоит на особом учете в ОГПУ и должен один раз в месяц являться сюда для отметки. Дали также выписку для поселения в Доме крестьянина, которая одновременно служила моим удостоверением для биржи труда.
Биржа направила на овощехранилище «Акорт». Временно, на переборку картофеля. Платили 2 руб. за 8-часовой день и выдавали талон на 200 граммов хлеба.
Через две недели работа на овощехранилище была закончена, и мне выдали соответствующую справку. Истек также отведенный срок проживания в Доме крестьянина, указанный в записке. Снова надо было идти в комендатуру, к своему уполномоченному. Дежурный пропуска не дал, объяснив, что уполномоченный не принимает. «Меня не пустят больше в гостиницу, мне негде ночевать»,— сказал я. «Ничего не знаю»,— сухо ответил дежурный и занялся своими делами.
В Дом крестьянина, как я и ожидал, не пустили. Я в полной растерянности, бесцельно бродил по улицам. Проходя мимо собора, услышал церковное пение. Меня охватило необъяснимое чувство чего-то родного, теплого, домашнего. Семья наша была религиозной, в детстве я даже часто прислуживал в церкви. Убежденным верующим не стал, но благоговение перед всем церковным испытывал. Подойдя ближе, остановился, стал слушать. Мысленно обратился к богу: «Господи, помоги, мне очень трудно». Я стал шептать молитвы, вошел в собор. Прихожане стали коситься на меня, ведь я был в шинели, в руках — буденовка. Казалось, меня вот-вот попросят удалиться из храма, но этого не произошло. В соборе я оставался до конца службы, согрелся и успокоился.
Всю ночь бродил по городу. Навстречу попадались беспризорники. Они шарахались от меня, их пугала шинель и буденовка.
Утром опять пришел в комендатуру, поступиться к окошку дежурного было невозможно. Коридор был битком набит сибулонцами, так называли ссыльных. Внимание мое привлек листок на стене. Это был список перебежчиков, снятых с особого учета. Я стал разглядывать его и вдруг... знакомые фамилии: Шишло Павел Павлович и Курянчик Владимир Павлович. Это были хлопцы из моей деревни Еськовка. Больше того, Шишло приходился мне родственником.