Эрсилья не сразу сообразил, что речь идет о Марии. Ну да, она ведь раньше работала в полиции. Хотя, возможно, это был лишь предлог, чтоб вставить шпильку имперской безопасности.
У выхода из управления викария поджидала машина доньи Исабель, но там был только Карлос.
– Епископ задерживается на совещании, велела тебя забрать, – сообщил он, когда Эрсилья приоткрыл дверь. А потом добавил: – И это… спасибо.
– За что?
– Если б ты не заорал тогда, он бы мне глотку перервал, как тому бедолаге.
По всему было видно, что Карлосу неловко. Облажаться в такой момент… ну, почти облажаться…
А Эрсилья и сам не знал, почему он заорал. «Нельзя смотреть волку в глаза» – старое убеждение его европейских предков. Бог знает, почему это поверье всплыло в памяти. К тому времени, когда прапрадедушка переселился в метрополию, в Испании Европейской и волков-то не осталось.
– Ладно, – сказал он. – Поехали.
– Флорида, земля святого Понтия, была и остается испанской территорией!
Преподобная Росальба вещала в программе, посвященной спорным территориям. Если на Калифорнию претендовала Россия, то в сторону Флориды поглядывала Федерация Великих равнин. Правда, там пока дальше риторики в прессе дело не заходило. На нее главный столичный канал решил ответить своей риторикой, затеяв «круглый стол» в эфире. Выглядела Росальба Веласкес весьма эффектно – орлиный взор, гордая посадка головы, уверенность в речах – немудрено, что популярность ее растет.
– И это говорит иерарх церкви, – вздохнула донья Исабель. – Ты молодой, скажи – сейчас в школе не сообщают, что Флориду открыл не святой Понтий, а его дед?
– Сейчас вообще стараются избегать термина «открытие». Считается, что это некорректно по отношению к коренному населению.
– Как глупо… выключи эту говорильню.
Они находись в гостиной коттеджа при матриархате. Донья Исабель недавно вернулась с совещания своей фракции при совете епископов, и хотя она не была склонна к проявлению эмоций, Андрес видел, что она не в лучшем состоянии духа.
– Все так плохо? – спросил он.
– Не так. Все гораздо хуже. Разумеется, Ватикан, получив известие о болезни Йорека, требует, чтобы к нему допустили врачей из Европы. И при том состоянии, в каком он находится, нас, разумеется, обвинят в покушении на его жизнь. Но реакция папы и старой Европы – это не худшее, чего следует ожидать.
– А что, по-вашему, худшее?
– Реакция наших сограждан. Йорек и без того был непопулярен. Если о его безумии станет известно, это, безусловно, сочтут карой божьей за высказывания о святой Каталине. При тех настроениях, что нагнетаются ныне фундаменталистами во главе с Росальбой, с одной стороны, и радикальными террористическими группировками – с другой, ни о каком примирении между церквями не сможет быть и речи. Вся предварительная работа в течение многих лет – ламе под хвост.
– Вообще-то, – сказал Андрес, – полиция считает, что покушение на жизнь Йорека действительно имело место. И госбезопасность тоже.
– Имперская безопасность, полагаю, считает так в первую очередь. Это ее обязанность – подозревать всех и вся. Но если они действительно не ошибаются… если Йорек стал жертвой злого умысла, а не просто помешался умом, дело обстоит еще хуже. Мне очень не хотелось бы, чтобы среди последователей церкви Откровения были преступники и провокаторы. Лучше бы следствию и впрямь найти виновных.
– Коррехидор Сапатеро считает, что вину могут свалить на Карлоса.
– Дон Мануэль изволил шутить. Карлос – неподходящая фигура. Вот если бы они могли свалить вину на меня… а что? Я была одной из последних, кто общался с Йореком. Вполне могла подсыпать ему на приеме у министра какой-нибудь неизвестный в Европе яд…
Епископ де Оливейра говорила с сухим сарказмом, но Андрес чувствовал – она, в отличие от коррехидора, не шутит… а если так… подобное обвинение может привести не только к обострению отношению между церквями, но и к расколу в самой церкви Откровения.
При том что у следствия нет ни одной реальной зацепки.
– Просто хоть садись и плачь от бессилия, – пробормотал он.
– В этом нет ничего дурного, сын мой. Ты помнишь, как святая Каталина описывает, как она в первый раз пролила слезы? Когда она увидела свою мать после многолетней разлуки или когда она смотрела на похороны брата, которого по горькой случайности убила на поединке, она испытывала душевную боль, но глаза ее оставались сухими. Однако после перехода через Анды, ослабев от голода и безмерной усталости, она впервые в жизни заплакала. Но не впала в отчаяние, а обратила свои мысли к деве Марии, которая и даровала ей спасение.