Грезы самого Милля кое-что говорят о том диссонансе, который вызывало у него вожделение. В 1857 году в письме он рассказал супруге Гарриет о сне, в котором вел за обедом беседу с «женщиной, сидящей по левую руку, и молодым человеком, сидящим напротив». Молодой человек сказал:
«В женщинах можно найти два превосходных и редкостных качества: настоящая подруга и настоящая Магдалина». Я ответил, что «лучше всего отыскать их в одной женщине». Женщина возразила: «Нет, это было бы слишком тщетно [или тщеславно; vain]», и я вспыхнул: «Вы полагаете — говоря о том, что само по себе благо, думаешь о собственном ничтожном личном интересе? Нет! Я говорю o том, что само по себе хорошо и достойно восхищения»[43].
Магдалинами тогда эвфемистически называли распутных женщин или проституток. Судя по всему, Милль искал персонажа, в котором чувственность сочеталась бы с интеллектуальной состоятельностью и способностью к дружбе, превозносимыми им как гражданские добродетели — хотя Милль и опасался взгляда на них как на «пустые». (Эта характеристика, vain, может указывать и на невозможность — «тщетно», «впустую», и на личное качество — «тщеславие», «суетность», «спесь».) Сновидения редко отличаются ясностью, однако могут указать на некий очаг напряженности и на невысказанные мысли. Милль поправляет себя во сне: «Он сказал, что это неверно и что следует говорить о „невинной магдалине“…»
Парадоксальность этого представления, наделяющего женщину искушенностью вкупе с невинностью, снова указывает на не осознаваемую самим Миллем фрустрацию и шаткость его позиции по гендерному вопросу. Немыслимая «невинная магдалина» — грозный, деструктивный персонаж. Письмо жене Милль продолжает так: «Как странно воображать во сне глупые издевки, к тому же совершенно чуждые твоим принципам». Милль дистанцируется от собственного сновидения, называя его «странным» и «вздорным». Оно тем не менее дает представление, крайне любопытное, о трудностях отстаивания профеминистской позиции, в рамках которой — в случае Милля (а также Перкинс-Гилман и радикалов) — особое внимание уделялось целомудренности и примату разума над страстями.
Сон американской феминистки Дорис Стивенс — еще один яркий пример противоречий в жизни феминистки. Состоя в рядах Национальной женской партии, Стивенс участвовала в борьбе за право голоса для американок, а позднее, возглавляя Межамериканскую женскую комиссию (1928–1939), играла видную роль в попытках расширить влияние женщин на международную политику. В 1921 году она вышла замуж за известного адвоката Дадли Филда Мэлоуна и объявила себя сторонницей новых брачных отношений: женщинам, выходя замуж, следует сохранять добрачную фамилию и продолжать работать. Она надеялась, что ее брак станет образцом дружбы и любви — воплощением надежд Коллонтай, казавшихся одновременно несбыточными и исполнимыми после большевистской революции.
Увы, отношения Стивенс с новым мужем оказались далеко не такими, как она надеялась. Мэлоун оказывал на жену эмоциональное давление, не воспринимал ее всерьез и изолировал ее. Он плохо понимал стремление женщин к самостоятельности и самореализации в труде и, кроме того, изменял ей. В 1927 году пара разошлась. Стивенс, в тот момент еще живя в Париже с мужем, записала в дневнике сновидение. Ей приснилось, будто Дадли, подойдя к группе своих друзей, назвал ее «женушкой, славной сучкой». Ошеломленная Стивенс, чтобы не привлекать внимания к этим словам и разрядить обстановку, изобразила во сне паровоз, издающий звуки «чух-чух»[44]. Сновидение говорит о том, сколь высокую психологическую цену приходилось платить за попытку жить вне рамок условностей. После развода пресса осудила Стивенс как женщину, брак которой погубили стремление к работе и «современной» любви.
44
Mary Trigg, Feminism as Life’s Work: Four Modern American Women through Two World Wars (Rutgers University Press, 2014), 124.