– Да, хорошо погуляли… – кивнул Сэм.
– Кстати, Сэмочка, как тебе моя дочь, я забыла спросить? – спохватилась Ксения Викторовна.
– Дочь – замечательная, да вот твоя ли?
– Моя, моя! – захохотала исполнительница народных песен звучным грудным голосом. – Никто не верит… Она, дуся, в Ложкина.
– В кого?
– В моего первого мужа, Гену Ложкина. Ты, Жанна, давно видела папу?
– Давно, – сказала Жанна. – Лет двадцать назад. Или даже больше…
– И правильно! Нечего на него лишний раз смотреть! Уж такой мерзкий тип! Скупердяй и зануда. Я с него алименты через суд взыскивала. Мне не деньги его были нужны, разумеется, я из принципиальных соображений…
– Я слышала, у тебя скоро какой-то концерт, к Рождеству? – вспомнила Жанна.
– Да, да… обязательно приходи. Я к этому концерту подготовила совершенно невероятные костюмы… Арина Каплер шила. Сэмочка, дуся, ты их одобряешь?..
– Вполне.
– Так вот, все костюмы в определенной цветовой гамме, такой матово-мерцающей, атласной… Жемчужный блеск, лунный свет, свечение агата, обсидиана! Переливчатое, перламутровое… Я еще, знаешь, надену такие большие броши, в виде орденов – мне даже кажется, я чем-то буду напоминать Екатерину Великую…
Ксения Викторовна говорила, не умолкая, но Жанна ее уже не слышала. Она снова думала о Юре Пересветове.
За окном была Москва, вся в снегу. «Если бы мы были вместе, мы бы обязательно отправились гулять. Шли бы и шли по улицам… Господи, как мало мне надо! Ни красного дерева с бронзой, ни мерцающего обсидиана… ничего мне не надо, лишь бы только Юра был рядом!»
Третьего января Руслан Айхенбаум проснулся в первом часу дня в своей однокомнатной холостяцкой квартирке с видом на Яузу.
Как ни странно, но чувствовал он себя вполне сносно – особенно если учитывать новогодний загул, который в режиме нон-стоп длился два дня. Даже более того – Руслан проснулся с нестерпимым желанием свернуть горы, и проблема была только в том, что никаких гор поблизости не было.
Он – большой, сильный, стопроцентно здоровый – лежал на широкой тахте (постельное белье с рисунками из жизни веселых зайчат, материал – натуральный шелк), а тело его жаждало подвигов. Если бы он был гладиатором в Древнем Риме, то непременно бы выиграл бой, который его ждал впереди. Если бы он был Аттилой, то разгромил бы своих врагов наголову. Если бы он являлся борцом-тяжелоатлетом, то погрузился бы в многочасовую тренировку – до изнеможения, до ломоты в мышцах…
Но Руслан Айхенбаум был обычным офисным служащим, и никаких подвигов от него никто не ждал.
Не вставая, он взял со столика телефонную трубку, нажал кнопку.
– Алло, Яков Семенович, вы еще почиваете?
– Нет, Руслан Генрихович, я уже бодрствую… – отозвался Сидоров.
– Хочешь услышать народную мудрость?
– Валяй. Правда, не знаю, от имени какого народа ты собираешься ее толкнуть…
– Иди к черту… Ну, так вот – никогда не женись на женщине, с которой можно жить. Женись на той, без которой жить нельзя.
– Не смешно, – фыркнул Сидоров. – Давай лучше я расскажу тебе новости науки. Модной нынче генетики…
– Давай.
– Так вот, генетики решили скрестить кур со слонами – представляешь, какие получатся куриные крылышки?..
– Не смешно.
– Ладно… Тогда – бананы с белыми медведями, чтобы они могли расти и за Полярным кругом.
Последовала пауза.
– Слушай, ты помнишь, что вчера было? – спохватился Айхенбаум. – У меня в голове какой-то туман…
– Что-что… – Сидоров издал короткий смешок. – Ты вчера свалил из клуба с какой-то красоткой.
– Серьезно? – поразился Айхенбаум. – А, ну да… Ее звали Катенькой. Или Любочкой?
– Это ты меня спрашиваешь? Кстати, я был в полной уверенности, что ты до сих пор с ней, потому и постеснялся звонить.
– Нет, я один. – Руслан Айхенбаум беспокойно огляделся. – Хотя погоди – кажется, вода в ванной шумит! – с ужасом воскликнул он.
Руслан выскочил из-под одеяла, продолжая прижимать к уху трубку, и осторожно высунул голову в коридор.
– Нет, никого… Тихо. Показалось, наверное.
– Значит, твоя Любочка тире Катенька тебя уже покинула.
– И слава богу! – с облегчением воскликнул Айхенбаум. – Ты не представляешь, какая она дура! Ты таких еще не знаешь.
– Знаю, друг мой, я все знаю.
Айхенбаум снова улегся на тахту, скрестил загорелые ноги (обязательный солярий раз в неделю).
– Не люблю глупых женщин. Они нынче не в моде. Сейчас интеллектуалки очень ценятся. И это правильно…
– Согласен, – поддержал друга Сидоров. – А то смотришь на иную – какой макияж, какой прикид, какой роковой блеск в глазах… Будто тайну в себе несет, саму тайну мироздания. А заговорит – тьфу ты… «Ой, недавно отдыхала на Ибице, это так классно, мы там тусовались с вечера до утра…» – передразнил он манерный женский голос.
– Точно!
Друзья помолчали.
– Хочу сделать тюнинг, – наконец произнес Айхенбаум. – Увеличить мотор со ста пятидесяти до ста девяноста трех. Глушитель заменить… Ну, еще к переднему бамперу пристыковать спойлер. Колеса тоже поменять… Интерьер тоже не мешало бы улучшить – поменять там набалдашник у коробки передач, коврики…
– Все понты, понты… – усмехнулся на том конце провода Сидоров. – Ты, друг мой Руслан, помни: высший шик – это никакого шика. Делай тюнинг, не делай – все равно тебя в гробу похоронят.
– Да ладно тебе…
Они снова замолчали.
– Вот Жанна – ее нельзя назвать дурочкой, – наконец не слишком уверенно продолжил Айхенбаум. – Она… Нет, дело не в том, что у нее там высшее образование и все такое… Но она и не интеллектуалка! Иных интеллектуалок порой просто хочется задушить! Как начнут трепаться про Кафку с Хайдеггером и особенности экзистенциализма…
– Жанна – особенная, – согласно подхватил Сидоров. – В этом ты прав. Мне кажется, у нее кто-то есть.
– Что?.. – Айхенбаум даже подскочил на тахте. – Ты уверен?
– Чтобы такая девушка, да одна… Сам подумай.
Айхенбаум душераздирающе вздохнул. Потом признался:
– Если бы она была моей женой, то я бы даже не изменял ей. Она… Нет, ну а кто бы у нее мог быть? Тебе не кажется, что Артур Потапенко…
– Потапенко она ненавидит, за это я ручаюсь! – перебил друга Сидоров. – Кто угодно, но только не он.
– Тридцать первого я видел ее с Пересветовым. Они были одни в комнате. О чем-то говорили, и у нее было такое лицо…
– Ты спятил.
– Вообще, да… Невозможно представить, чтобы она была влюблена в Пересветова. Слушай, а ты не думал, что она фригидная?
– Кто, Жанна? Послушай, если она не обращает на тебя внимания, это еще ни о чем таком не говорит! – возмутился Сидоров.
– Она все время ускользает. В прямом и переносном смысле… – печально сказал Айхенбаум. – И еще она… нет, даже не знаю, как это объяснить! Вот в ней – есть тайна. Тебе так не кажется?
– Да, в ней есть тайна. Именно такая тайна, какую словами и не объяснишь… – горячо согласился Сидоров.
– И вроде бы не особенная красавица… Нет, она красавица, но есть и лучше. Есть лучше, а все равно смотришь только на нее. Бесконечно милое личико, эта улыбка, от которой сердце екает…
– Ты поэт.
– Ну тебя! – рассердился Айхенбаум. – Слушай, по-моему, все-таки что-то шумит!
– Это у тебя в голове шумит после вчерашнего… – съехидничал друг.
– Тс-с… – Держа в руках телефонную трубку, Айхенбаум снова выглянул в коридор. Звуки доносились из кухни, и напоминали они явно шкворчание яичницы на сковороде.
Айхенбаум заполз обратно в комнату.
– Она здесь… – упавшим голосом произнес он.
– Кто?
– Ну, Любочка тире Катенька!
– Мои соболезнования.
– Как же так, как я мог не заметить?.. И ведь проснулся в полной уверенности, что один!
– Теперь ты обязан жениться на своей Катеньке, как порядочный человек.
– Шуточки у тебя! Я не восточный человек, чтобы гарем заводить… Их же вон сколько, а я один!
– Жанна мне достанется… – промурлыкал ехидно Сидоров.