— Я сильно сомневаюсь, — серьезным тоном продолжила птица, — что даже самое горькое алоэ (у него, кстати, тоже есть одна дурная привычка, от которой ему не мешало бы избавиться, прежде чем наставлять других на путь истинный — я имею в виду его идиотскую манеру цвести раз в столетие) могло помочь мне. Но, как это ни странно, мне помогли. Однажды утром я пробудился от беспокойного сна, в котором мне досаждали кошмары — дело в том, что недалеко уже было то время, когда мне снова полагалось сооружать надоевший до смерти костер и откладывать туда это треклятое яйцо, — и увидел рядом с собой совершенно мне незнакомых мужчину и женщину. Они мирно посиживали себе на ковре, и после того, как я веж ливо поприветствовал их, рассказали мне свою историю, которую я сейчас и намереваюсь вам изложить, поскольку вы, судя по всему, ее еще не слышали. Они оказались принцем и принцессой и происходили от родителей, история жизни которых настолько замечательна, что я считаю своим долгом немедленно рассказать ее вам. Так вот, когда мать принцессы была еще совсем молодой, ей довелось услышать историю о некоем чародее. История эта настолько удивительна, что вам наверняка будет приятно ее услышать. Этот самый чародей…
— Ой, пожалуйста, не надо! — взмолилась Антея. — У меня уже и так голова закружилась от всех этих бесконечных (потому что ты рассказываешь только начало) историй, а ты увязаешь в них все дальше и дальше. Лучше расскажи нам свою собственную историю, да и дело с концом. Тем более, что это единственное, что мы по-настоящему хотим услышать.
— Что ж, — сказал явно польщенный Феникс, — если пропустить эти семьдесят, а то и все восемьдесят историй, которые мне пришлось выслушать от принца с принцессой в пустыне (хорошо еще, что в пустыне некуда особенно спешить), то остается сказать, что они настолько полюбили друг друга, что не хотели больше никого видеть, и чародей, о котором я уже говорил — не бойтесь, никаких историй не будет! — подарил им волшебный ковер (надеюсь, о волшебных коврах вы слыхали?). Они уселись на него и приказали перенести их куда-нибудь подальше от людей — и он одним махом перенес их в пустыню. А так как они больше никуда не собирались лететь, то ковер им был не нужен — вот они и подарили его мне. Можно сказать, мне выпал единственный шанс в жизни!
— Не понимаю, зачем тебе был нужен ковер. — сказала Джейн. — Ведь у тебя такие замечательные крылья.
— Ты тоже заметила? — сказал Феникс, жеманно раскидывая крылья в стороны. — Однако, мы отвлеклись. Так вот, я попросил принца развернуть ковер, в который и отложил яйцо. Затем я сказал: «А теперь, мой дражайший ковер, покажи, на что ты способен. Отнеси мое яйцо в такое место, где оно может спокойно пролежать две тысячи лет и где найдется человек, который спустя эти две тысячи лет разведет костер из душистой древесины, приправленной ароматическими смолами, и положит в него яйцо, чтобы я мог из него вылупиться». (И надо же, все получилось точь-в-точь, как я приказал!) Не успели эти слова покинуть мой клюв, как и ковер, и яйцо исчезли — растаяли, как сон, или что-то в этом роде. Высокородные любовники помогли мне устроить погребальный костер и, вообще, изрядно скрасили последние минуты моей прошлой жизни. Потом я сгорел дотла и пребывал в небытии до тех пор, пока… э-э-э, как это?., пока перед моими очами не забрезжил свет сего алтаря.
И Феникс торжественно указал когтем на камин.
— А как же ковер? — сказал Роберт. — Волшебный ковер, который переносит, куда не пожелаешь? Что стало с ним?
— А что с ним станется? — пожал плечами Феникс. — Насколько я понимаю, вон он — лежит себе на полу. Ну да, конечно, это он. Я очень хорошо запомнил его узоры.
И с этими словами он показал на ковер, который мама за день до того купила на Кентиш-Таун-Роуд за двадцать два шиллинга и девять пенсов.
Естественно, что в этот критический момент из холла донеслось щелканье папиного ключа в дверном замке.
— Ну вот! — прошептал Сирил. — Сейчас нам здорово влетит за то, что мы до сих пор еще не в постели.
— Пожелайте перенестись туда, — ответил ему Феникс скороговоркой, — а потом верните ковер на место.
Сказано — сделано. Конечно, от этого у детей немного закружилась голова и слегка перехватило дух, но когда все вокруг них перестало крутиться и вертеться, они и в самом деле оказались каждый в своей постели, и свет в спальне был погашен.
Феникс прошептал им из темноты:
— Я буду спать на гардине… И, пожалуйста, не говорите обо мне своим родным.
— Это бесполезно, — сказал Роберт. — Они нам ни за что не поверят. Эй, послушайте! — позвал он через полуоткрытую дверь, ведущую на половину девочек. — Насчет нашего разговора о приключениях и всяких удивительных вещах. Мы просто обязаны извлечь как можно больше того и другого из этого волшебного ковра… и Феникса тоже!
— Это уж точно, — отозвались девочки.
— Дети! — сказал папа, поднимаясь по лестнице. — А ну-ка немедленно спать! Что это вам взбрело в голову разговаривать по ночам?!
На этот вопрос не полагалось давать никакого ответа, но ответ все же прозвучал — правда, очень тихо и под одеялом.
— Взбрело? — пробормотал Сирил, — Кажется, нам пока еще ничего не взбрело. И непонятно, взбредет ли вообще…
— Но у нас же есть волшебный ковер — и Феникс, — сказал Роберт.
— Если сейчас войдет папа и увидит, что ты все еще болтаешь, ты получишь еще кое-что, — ответил Сирил. — Так что заткнись.
Роберт заткнулся. Но при этом он прекрасно понимал (как, впрочем, понимаете и вы), что приключение с ковром и Фениксом еще только начиналось.
Папа с мамой не имели ни малейшего понятия о том, что случилось во время их отсутствия. Так часто бывает — даже в тех домах, где не водятся Фениксы и волшебные ковры.
На следующее утро… Однако вам придется набраться терпения и подождать до начала следующей главы, в которой подробно говорится о том, что случилось на следующее утро.
Глава II
КОВАРНАЯ БАШНЯ
Итак, дети видели собственными глазами, как из яйца, закатившегося им в камин, вылупился Феникс, а также слышали собственными ушами, как он сказал, что лежавший на полу детской ковер — на самом деле волшебный ковер, который может перенести вас, куда ни попросишь. Тут у детей как раз возникла необходимость срочно перенестись в кровати, что и было исполнено. Феникс же отправился отдыхать на гардину, что висела над окном спальни.
— Прошу прощения, — раздался мягкий голос Феникса, в то время как его же клюв деликатно раздвинул веки на правом глазу спящего Сирила, — но, судя по всему, рабы уже проснулись и сейчас готовят на кухне завтрак. Проснись! Мне нужно кое-что выяснить перед тем как… Эй! Нельзя ли поосторожнее?!
Последние слова он прокричал уже с карниза, куда перепорхнул, спасаясь от кулака Сирила, который — по привычке, свойственной всем детям, когда их внезапно будят, — принялся отмахиваться им от надоедливой птицы. Феникс мало общался с детьми и не знал их привычек, а потому его чувствам был нанесен немалый урон. Хорошо еще, что крылья не пострадали.
— Прости, я не хотел, — сказал Сирил, постепенно приходя в себя. — Вернись, пожалуйста! О чем это ты там говорил? Кажется, что-то насчет завтрака?
Феникс соскользнул с гардины и осторожно примостился на железной спинке кровати.
— Ну и дела! Так ты и впрямь настоящий! — сказал Сирил. — Вот это здорово! А ковер?
— Не более настоящий, чем обычно, — презрительно ответил Феникс. — Но, между нами говоря, ковер — это всего лишь ковер, а я — единственный и неповторимый Феникс.
— Да-да, конечно, — поспешно согласился Сирил, — именно это я и имел в виду. А ну-ка. Бобе, подымайся! Не забывай, засоня, что у нас теперь есть кое-что, ради чего можно встать пораньше. Кроме того, сегодня суббота.
— На протяжении всей этой долгой и бессонной ночи, — сказал Феникс, — я предавался размышлениям и в конце концов пришел к выводу, что мое вчерашнее появление не произвело на вас подобающего впечатления. Две тысячи лет назад люди были гораздо более впечатлительны. Кстати, вы, случайно, не знали, что из моего яйца может кто-нибудь вылупиться?