А дети, нужно сказать, безмолвно сидели вокруг камина, открыв рты и выпучив глаза.
Птица зашевелилась в своем огненном гнезде, расправила крылья и выпорхнула из камина. Она сделала несколько кругов по комнате, и где бы она ни пролетала, становилось жарко, как на самом сильном солнцепеке. Полетав в свое удовольствие, она уселась на каминной решетке и уставилась на детей. А дети уставились на нее. Затем Сирил поднял руку и потянулся к птице. Она склонила голову набок и, прищурившись, посмотрела на него. В этот момент она стала так похожа на попугая, который собирается заговорить, что дети ничуть не удивились, когда она и в самом деле произнесла:
— Осторожней! Я еще не совсем остыл.
Как уже было сказано, дети ничуть не удивились. Им просто стало страшно интересно.
Они во все глаза смотрели на птицу. Там было на что посмотреть. Ее перья были словно отлиты из золота. Ростом она была с небольшую курицу, вот только ее заостренный клюв совсем не был похож на куриный.
— Кажется, я знаю, что это такое, — сказал Роберт. — Там есть такая картинка…
С этими словами он бросился прочь из комнаты. Лихорадочные поиски среди бумаг на папином столе принесли, как говорится в учебниках арифметики, «желаемый результат» (и, нужно добавить, несусветный беспорядок в кабинете), но когда Роберт с листом тисненой бумаги в руках и торжествующим криком «Что я вам говорил!» ворвался в детскую, остальные дети только зашикали на него, призывая к молчанию. Он тут же послушно замолчал, да и было отчего — птица снова заговорила.
— Кто из вас, — сказала она, — положил яйцо в огонь?
— Он! — одновременно прозвучали три голоса, и три указательных пальца обвиняюще нацелились на Роберта.
Птица поклонилась — во всяком случае, больше всего это было похоже на поклон.
— Я почитаю себя твоим неоплатным должником, — сказала она чрезвычайно торжественным тоном.
Дети прямо-таки сгорали от любопытства и нетерпения — все, кроме Роберта. У Роберта в руке был листок тисненой бумаги, и уж он-то знал, что почем. Он так и сказал. То есть, конечно, не совсем так. Он сказал вот что:
— Я-то знаю, кто ты такой.
Он развернул и показал остальным листок, на котором были напечатаны какие-то буквы, а над ними, на самом верху, красовалось изображение птицы, сидящей в сплетенном из языков пламени гнезде.
— Ты — Феникс! — сказал Роберт и, судя по тому, что птица всем своим видом выразила удовольствие, угадал.
— Значит, мое имя все-таки не было забыто за два тысячелетия, — сказала она. — Позволь мне взглянуть на мой портрет.
Роберт опустился на колени и развернул листок рисунком к птице. Поглядев на него минуту-другую, она сказала:
— Да… Нельзя сказать, что по такой картинке в меня можно влюбиться, да уж ладно! А что это там за значки? — спросила она, указывая на столбец печатного шрифта (в котором гарантировалось возмещение убытков в случае пожара, если только владелец согласится поставить свою подпись под настоящим страховым полисом).
— А, это… Это не интересно… Тут про тебя не очень много написано, — сказал Сирил, инстинктивно почувствовав, что с этой птицей следует вести себя как можно более вежливо. — Вот зато в книжках тебе отводятся целые страницы.
— И все с портретами? — спросил Феникс.
— Вообще-то, нет, — сказал Сирил. — На самом деле, до сегодняшнего дня я не видел ни одного твоего портрета, но, если хочешь, я могу тебе много чего про тебя почитать.
Феникс согласно кивнул. Сирил вышел из комнаты и вскоре вернулся с огромным (кажется, десятым) томом старой «Британской Энциклопедии», на 246-ой странице которой нашел следующее:
— «Феникс, в орнитологии, мифологическая птица, водившаяся в античные времена».
— Насчет античных времен все правильно, а вот что касается «мифологической» птицы, то тут я не согласен. Я что, похож на мифологическую птицу?
Дети отрицательно покрутили головами. Сирил продолжал читать:
— «Древние полагали, что в мире существовал всего лишь один Феникс — либо других никогда не было, либо этот являлся последней особью рода».
— В общем, правильно, — согласился Феникс.
— «По их описаниям, Феникс был величиной с орла…»