Элайджа ухмыляется.
— Страшно?
— Нет, — отвечает Эш, а потом добавляет себе под нос. — Удачи с тем, чтобы поймать хотя бы одну.
Я с интересом смотрю, как Элайджа крадучись приближается к одной из кобыл, орехового цвета. Лошадь встает на дыбы и громко ржет. Бастет поднимает руки.
— Тише, девочка, — говорит он, необычно гипнотическим голосом. — Я тебя не обижу.
Лошадь взволнованно бьет копытами по земле.
— Может, тебе пора уже оставить это дело, — говорю я.
Элайджа не обращает на меня ровным счетом никакого внимания и продолжает смотреть в глаза лошади. Он нежно кладет руку той на нос, и лошадь немедленно успокаивается.
— Как у тебя это получилось? — шепчу я, когда мы подходим к нему.
— У моего народа просто есть дар, — отвечает он.
Я кричу от страха, когда Элайджа, без предупреждения, поднимает меня и усаживает на лошадь, а он только смеется в ответ.
— Было не смешно, — говорю я.
— Твоя очередь, — говорит Эшу Элайджа, а его глаза при этом радостно блестят.
Эш неуклюже перебрасывает ногу через спину лошади и как-то исхитряется на неё залезть. Лошадь недовольно фыркает, но к счастью, не сбрасывает нас. Эш одной рукой обнимает меня за талию, а другой, берется за гриву. Элайджа, не тратя попусту время, усаживается верхом на другую кобылу и едет вперед. Эш понукает пятками нашу, и мы трогаемся следом.
Оказывается, ехать верхом не так страшно, как я себе представляла. На самом деле это волнительно, чувствуешь себя свободной. Ветер обдувает лицо. Я крепче прижимаю ноги к бокам животного, чтобы крепче держаться на лошадиной спине. Мы осторожно поднимаемся по конной тропе. Она шире и утоптанней, чем та, которой собирались идти мы, а это хороший знак, значит, должно быть, мы неподалеку от какого-нибудь поселения. Все время, пока мы поднимаемся, я поглядываю через плечо, ожидая увидеть, как нас преследует Эсминец, но его нигде не видно. Где же они?
Путешествовать верхом, гораздо быстрее, чем пешим ходом и потому уже через несколько часов мы оказываемся на вершине. Небо теперь сменило свой цвет с сумеречного темно-синего на ночное черное. Только луна и звезды освещают дикие пустынные равнины. Кажется, что каменистый ландшафт простирается в бесконечность, и я начинаю беспокоиться, не ошиблись ли мы, выбрав эту дорогу. Может, нам лучше было бы оставаться внизу в ущелье.
— В какую сторону нам ехать? — спрашивает Элайджа.
— Сюда, — говорит Эш, указывая в точку на горизонте прямо перед нами. — Там что-то есть. Может город.
Я же только молюсь, что бы он оказался прав, потому что, если мы окажемся посреди пустыни с восходом солнца, то долго не протянем.
Глава 20
НАТАЛИ
Я ДЕРЖУСЬ за гриву, когда мы галопом мчимся к зданию, которое увидел Эш на горизонте. Элайджа скачет рядом с нами, умело огибая валуны и кусты, торчащие из высушенной почвы, несмотря на полумрак. Он не преувеличивал, когда сказал, что обладает даром обращения с лошадьми. После нескольких миль, Эш тянет за гриву и лошадь так неожиданно останавливается, что мне приходится обхватить её руками за шею, чтобы не свалиться на землю.
— Это то, что я думаю? — спрашивает Элайджа.
— Да, — ровным голосом отвечает Эш.
Я поднимаю взгляд, чтобы понять, о чем они говорят. Впереди знакомая гряда Кармазинных гор, очертания которых хорошо выделяются на фоне ярко полной луны. Это знаменитая достопримечательность Бесплодных земель, широко известная как Вилка Дьявола, из-за их трех вершин, я уверена, что Эш не переставал любоваться ей. А потом я увидела то, что привлекло его внимание. Маленький городок у подножья горы, а рядом странного вида лесок. Я моргаю, ничего не понимая. Лес посреди пустыни? Поначалу очертания деревьев кажутся очень правильной формы, но я продолжаю разглядывать их и понимаю, что вижу высокие узкие стволы с неестественно прямыми ветвями. У меня сводит горло... это кресты. Сотни и сотни крестов.
Мы случайно наткнулись на концентрационный лагерь Бесплодных земель, место, где во время первой войны были казнены тысячи Дарклингов. Мой папа описал мне это место всего лишь раз, но это было именно тем местом. Он отвечал за отправку Дарклингов в лагерь. Это было частью государственной программы «Проект добровольной миграции», которая началась вместе с войной, и сопутствующий ужас этого проекта, свидетелем которого он стал, заставил отца в конечном итоге переметнуться на сторону Дарклингов и работать на них.
Одно дело слышать про это место и совсем другое увидеть его собственными глазами. Увиденное заставило меня представить весь ужас лагеря «Десятый». Этот лагерь настолько большой, что в него можно будет посадить десятки миллионов Дарклингов, людей и Бастетов.
Эш понукает лошадь, чтобы та шагала вперед. Мы в гробовой тишине проезжаем лес из крестов. Мою кожу покрывают мурашки, но вызваны они не только холодной ночью пустыни. В этом месте не покидает ощущение, будто находишься на кладбище, наверное, так оно и есть, здесь захоронены тысячи Дарклингов. Деревянные кресты обуглены и в саже. Наверное, Дарклинги воспламенялись от неистовой жары пустыни, как Эш во время распятия. Должно быть, они безумно страдали.
Я уставилась в шею лошади, не желаю больше видеть весь этот ужас. Не могу поверить, что это все на совести моего отца. Через несколько минут копыта лошадей ударяют по камням, и я понимаю, что мы уже добрались до основного лагеря. Железные ворота открыты, что кажется мне странным, но, наверное, охране не было необходимости запирать ворота, перед тем как они покинули это место. Мы въезжаем. Лагерь располагается в тени Кармазинных гор, окруженный высоким забором с колючей проволокой, и на каждом углу забора высокие, металлические опоры с этими серебряными шарами на них.
— Что это за звук? — спрашивает Элайджа, его уши подергиваются.
— Какой звук? — не понимаю я.
— Такой пронзительный звук, похожий на жужжание комара возле уха, — отвечает он, морщась от боли.
— Я ничего не слышу, — отвечаю я.
— Я тоже. — Эш указывает на одну из опор. — Может быть, это исходит от локаторной башни?
Ультразвуковой сигнал тревоги? Тогда понятно, почему Элайджа его слышит, а мы нет.
— Зачем бы его оставлять? Здесь же нет никого, — ворчит Элайджа.
— Они, наверное, слышали, как ты приехал, — говорит Эш, а Элайджа пристально смотрит на него.
Мы все больше углублялись в лагерь, проезжая по широкой дороге, которая напоминала главную улицу, с этими своими тротуарами и зданиями по обе стороны. Большинство зданий — дома, с парикмахерскими, ателье и чем-то похожими на маленькие магазинчики, где гвардейцы, вероятно, покупали себе товары не для всех, такие как Шайн и сигареты.
— Не этого я ожидал, — бормочет Эш, когда мы проезжаем мимо изящных трехэтажных домов выстроенных в колониальном стиле, подобных которым можно встретить в штате Плантаций. У некоторых имелись даже дворики, хотя газоны и цветы, разумеется, давно уже погибли. Выглядит это как пригородные улочки, за исключением того, что на окнах и дверях всех зданий железные решетки, а на крышах пулеметы.
— Наверное, здесь жили гвардейцы. Они бы точно не стали жить с Дарклингами, — говорю я.
На краткий миг мне становится интересно, в котором доме жил мой отец. Наслаждался ли он дорогими напитками, попивая их на своей лужайке со своими дружками, в то время как всего в ста шагах от них Дарклингов морили голодом и пытали? Не могу представить, чтобы он был на такое способен, а вдруг я не права. Мой отец не всегда был хорошим человеком.
Сидя верхом, у меня была отличная возможность получить представление о лагере. У входа в лагерь, где мы сейчас находились, стояли жилые казармы караула, где охранники спасли и отдыхали. Где-то в пятидесяти футах от нас, проложены железнодорожные пути, поперек дороги, создавая естественный разрыв между охранниками и сердцем концентрационного лагеря, в котором были заключены в тюрьмы Дарклинги. В самом дальнем конце стоит большое серое здание. Думаю, это здание администрации или больница, где работали наемники Стражей и делали свои эксперименты над Дарклингами.