Некоторые были моего собственного сочинения, другие вспоминались из книг с поэзией. Было время, когда я переписывала каждую страницу Дао Дэ Цзин (прим. пер. китайский мыслитель; по количеству переводов на иностранные языки уступает только библии) и каждый день в течение нескольких недель отправляла их случайному адресату из телефонной книги. Наверно, были те, кто получал страницы и просто выбрасывал их, но если я могла тронуть хоть одного человека, оно того стоило.
Думаю, это был мой способ выразить себя – текстом, потому что мне казалось, будто у меня нет голоса. Я не могла говорить. Еще один подарок от моего «дорогого» брата – запугать сестру так, чтобы она боялась собственной тени, и едва могла набраться храбрости произнести хоть слово.
По пути домой я замечаю «мужчину по имени Феникс» в саду со своей стороны дома. Он занимается каким-то видом боевых искусств. Его движения плавные, будто текучие. Трудно видеть сквозь все кусты у передней части здания, но могу сказать, его рост выше среднего, с темными волосами, которые ухитряются находиться в порядке и в беспорядке одновременно. Он топлесс, и загорелая кожа блестит от пота на солнце. Его руки двигаются в привычном ритме, и я почти загипнотизирована этим.
Его фигура чарует меня.Я никогда не видела, чтобы кто-то так двигался.
Чувствую, что должна подобраться поближе, чтобы разглядеть его должным образом. И неуклюже наступаю на упавшую ветку. Секунду спустя после щелчка он быстро поворачивает голову в мою сторону. На мгновение его яркий темный взгляд пересекается с моим, и время останавливается. Не могу отвести глаз. Он напоминает мне опасного зверя из джунглей, когда вопросительно склоняет голову на бок, будто пытается выяснить, к какой ветви дикой жизни я отношусь. Есть что-то в его взгляде, из-за чего у меня мурашки по коже.
И я больше не могу удерживать связь. Сомневаюсь лишь секунду, прежде чем стремительно забежать домой.
Боже, он, наверно, думает, что я подглядывала. “Надеюсь, я не рассердила его”, — бормочу себе под нос, открывая дверь. Ну, он, по крайней мере, никому про мой шпионаж не сможет рассказать, ведь Маргарет говорила, что он не общителен. Его темный взгляд отпечатался в моем сознании, такой глубокий и мудрый, будто многое переживший.
Движения его тела, перед тем как он увидел, что я за ним наблюдаю, преследуют меня остаток дня. И меня осеняет, что я никогда прежде не чувствовала такой заинтригованности другим человеком от простой встречи взглядами.
Ко мне приходит внезапное желание оставить какое-нибудь анонимное стихотворение в его почтовом ящике. Снова достав блокнот, я начинаю строчить одну из моих любимых поэм Уильяма Карлоса Уильямса под названием “Между стенами”:
тыльные флигели
госпиталя
где не вырастет
ничего
только лежит
всякий шлак
средь которого
сияют
осколки
разбитой зелёной
бутылки
Я останавливаюсь, наслаждаясь простотой слога поэта, описывающего осколки зеленого стекла, сияющих подобно цветам. Он представляет красоту из повседневности. Вырываю страницы, складываю их и кладу на стол. Завтра утром положу в почтовый ящик Феникса по пути к первому дню в школе.
Готовя омлет на ужин, думаю о Гарриет и ее большом старом доме на возвышенности. От Кардиффа до этого местечка было всего несколько миль, поэтому я доезжала до него на велосипеде и проводила там большую часть вечеров и выходных. Моя мама всегда интересовалась нашей дружбой.
— Как по мне, немного странно, что у тебя в друзьях только эта старая чумная летучая мышь, Ева, — говорила она.
— Она не старая летучая мышь и она не чумная, — возражала я, — и она намного более интересна, чем любой идиот, с которым я хожу в школу.
Будучи младше, я мечтала просто взять и уйти жить к Гарриет, как Матильда и мисс Хани (Прим. пер. речь идет о героинях книги “Матильда”. Сюжет примерно таков: родители считают Матильду глупой и неспособной, тогда как мисс Хани - школьный учитель - замечает ее одаренность и берет под свое крылышко). К сожалению, у книг конец всегда лучше, чем в жизни. Я часто чувствую некий разлад со своей семьей. Они не хорошие люди. Мы друг другу не понимаем.
Приготовив омлет, перекладываю его на тарелку и сажусь на матрас в гостиной, чтобы поесть. Осматриваю комнату, представляю, как я все расположу, когда прибудет мебель: большое фортепиано Гарриет, ее антикварный диван из мягкого красного бархата, дубовый комод. Из ее дома я позволила себе забрать только эти три вещи. Остальное осталось на своем месте.
Не хочу перевозить все на новое место и жить прошлым, воссоздав тот дом, в котором проводила время с Гарриет. Это совсем не здорово, а я хочу попытаться изо всех сил, чтобы стать настоящим живым человеком, той, которая общается с людьми своего возраста, пьет вино за ужином и время от времени улыбается.
Погружаюсь в мысли о создании новой себя, когда внезапно чувствую покалывание, будто кто-то уставился на меня. Подняв взгляд, я вижу, как кто-то быстро пробегает между кустов, густо растущих в моем саду. Думаю, это был чей-то кот или, может, белка.
Следующим утром я встаю очень рано, вся на нервах. Принимаю долгий душ и одеваюсь в свободную белую блузку и юбку лавандового цвета. Обдумываю, заколоть волосы или оставить распущенными, потому что хочу произвести наилучшее впечатление. У меня очень длинные золотисто-каштановые волнистые волосы. Думаю, мое положительное качество — глаза, которые, уверена, предназначались не мне. Не слишком яркие, зеленые, такие, которые рассчитывались для какой-нибудь экзотической темнокожей персидской женщине.
В итоге решаю оставить волосы распущенными. “Во имя Господа, как я собираюсь говорить несколько уроков с двенадцатью учениками сорок минут подряд?” — спрашиваю саму себя. У меня составлены планы уроков, так что, надеюсь, если я смогу их придерживаться, все пройдет хорошо.
Съедаю завтрак, состоящий из чая и тостов на улице, на ступеньках перед входной дверью. Мягко светит солнце, я восхищаюсь картиной сельской местности перед моими глазами. Доезжаю на велосипеде до школы к половине девятого, планируя пообщаться с управляющим. Поговорить. Боже. Это у меня не очень хорошо получается. Не забываю про стихотворение, которое переписала для Феникса. Быстро опускаю его в почтовый ящик и продолжаю идти в школу.
К счастью, управляющим оказывается болтливый старик, и берет на себя большую часть разговора. Его зовут мистер Хелстон, и он рассказывает мне о школе, затягиваясь трубкой, которая, уверена, в учебном заведении запрещена. Списываю это на эксцентричность, а не на наглое нарушение правил.
Он информирует меня о том, что я буду преподавать в классе №15, и показывает учительскую, познакомив со многими учителями. Я так нервничаю, что не запоминаю ни одного имени.
Одни улыбаются искренне, другие — не очень. Мой класс большой, с окнами вдоль всей левой стены. Сажусь за пустую парту и начинаю выкладывать огромное количество книг и папок, которые принесла собой.
Пару минут спустя класс начал наполняться учениками. Они одеты в темно-серую форму, шикарную, с блейзером и Крестами (Прим. пер. Crests - марка американской одежды. Не самой худшей). Я вдыхаю сквозь зубы, позволяя воздуху скользить по губам. Их возраст колеблется между тринадцатью и четырнадцатью. В глазах — любопытство. Они входят в класс и занимают свои места, продолжая свою повседневную болтовню.
Парень со светлыми волосами, глуповатой улыбкой и бейджиком “староста класса” передает мне лист бумаги с пластиковым покрытием — перечень имен.
— Вот список класса, — говорит он.