Я уверена, моя девочка со временем будет счастлива, но счастье она не найдёт, а добудет. А то, что добыто своими руками, своей волей, — прочнее и надёжнее случайного.
Мама так и не поняла меня, и стоило больших усилий переубедить дочь, когда бабушка гнула своё. А в итоге вышло неплохо: Айка научилась трезво смотреть в будущее, хотя тайком не теряла веру в выздоровление.
Думаю, тебе будет интересно узнать несколько эпизодов из жизни моей девочки — эта жизнь столь необычна, что привлекает внимание.
Как я уже упоминала, Айка с грудного возраста приучалась к воде. Когда ей исполнилось два года, я стала возить её в детский бассейн. Плавание доставляло дочери такое удовольствие, что я не могла отказать ей в этой малости.
Глядя на Айку в воде, я любовалась ею и никак не могла понять, каким образом при недвижных ногах ей удаётся так ловко плавать. Иногда казалось, что в воде ножки оживают, — до того плавны и гармоничны были её движения.
Многих сотрудников бассейна удивляло и восхищало то, что Айка могла продержаться под водой целых две минуты. С каждым годом она все дольше и дольше задерживала дыхание, и в семь лет ей это удавалось уже до трех минут.
Со временем во многих городах открылись школы-интернаты для жертв вируса «БД». Сдать девочку в интернат означало отдалить от себя, а я этого не хотела. С первых дней её рождения я была рядом и не представляла, как можно хоть ненадолго расстаться с ней. Сердобольные соседки и приятельницы по работе часто говорили:
— Дай себе хоть небольшой отдых. Даже в отпуск едешь с Айкой. Нельзя же так изматываться.
Им было невдомёк, что отпуск без дочери обернулся бы для меня бесцельным, тягостным препровождением времени с постоянной мыслью о ней.
За год я накопила нужную сумму, а летом уезжала с дочкой к морю, где мы снимали комнату. Поначалу меня раздражали сочувствующие взгляды на пляже, когда брала девочку на руки и несла к морю.
Я просила дочку недолго задерживаться под водой — за нами следило много глаз, и всякий раз поднималась паника, когда её не было дольше минуты. Но Айка очень любила нырять, доставляя тем самым немало хлопот окружающим.
Позже мы стали выбирать для отдыха немноголюдные села, где-нибудь на отшибе, вдали от людей. Битком набитые праздными курортниками городские пляжи навевали грустные мысли о родителях Айки, которые, возможно, сейчас беспечно загорают или катаются на катерах. Нет, я не сетовала на судьбу за обделенность житейскими благами — в конце-концов, сама избрала такой образ жизни и всегда могла порвать с этим. Но как бы я потом жила?
Не сразу решилась отдать девочку в школу — она могла ведь учиться и заочно. Мне хотелось, чтобы Айка не боялась людей, даже если они обидят её словом или взглядом. С детьми она ладила, и по пути в школу за ней всегда заходили, чтобы отвезти на коляске.
Не скажу, что школьные годы были для неё беспечными. Хотя её уважали и любили, все равно находился сорванец, который бросал вслед ранящие реплики.
Я подозревала, что Айка сумела придумать для себя свой собственный мир. Нет, она не уединялась от окружающих, активно участвовала в школьных делах, ей поручали выпускать стенгазету и заниматься с отстающими. Но всякий раз, когда кто-либо остро напоминал о том, что она не такая, как все, девочка отгораживалась невидимой стеной. Эта стена была без шипов и колючек, однако мало кому удавалось проникнуть сквозь неё. С другой стороны, я радовалась тому, что дочь создавала внутреннюю защиту от ударов, но в то же время опасалась, как бы однажды она не замкнулась в своей скорлупе.
Когда Айка перешла в шестой класс, я заметила, что ученики относятся к ней по-разному: кто жадно ловил каждое её слово, кто откровенно выражал свою снисходительность и даже некоторое презрение к её бездвижному существованию. Находились и такие, кто терпеть её не мог за то, что она как бы нарушала школьную гармонию, а поскольку была остра на язычок, то, конечно, врагов приобретала довольно легко. И все же многие её любили — при всем своём несчастье она не была злой. Вспоминая дни собственной болезни, я представляла, какие ежедневные психологические перегрузки приходится ей переносить. Хотя она и умела маскировать своё настроение, я научилась распознавать его по едва заметным признакам: внезапно мелькнувшей в глазах тени, мимолётной задумчивости или недетской складке у губ. Бывали часы, когда Айка будто выпадала из реальности: могла держать в руках книгу, но взгляд её блуждал где-то мимо страниц. В такие минуты я не окликала её — казалось, сделай это, и она сорвётся с какого-то невидимого карниза. Где, в каких мирах бродило её воображение?
К концу шестого класса её подружки заметно повзрослели, вытянулись, и кое-кто уже дружил с мальчиками. Однажды я увидела, как Айка внимательно разглядывает своё отражение в створке открытого окна. Она сидела на кровати и, одёргивая маечку на уже слегка заметной груди, поворачивалась в профиль перед оконным зеркалом. Что-то ёкнуло во мне, и я поспешила тихо прикрыть дверь. Айка была неплохо сложена, не составляло труда представить её на ногах.
А знаешь, что испытывает мать больного ребёнка, глядя на здоровых его сверстников? Я прошла и сквозь это. Когда же умерла моя мама — Айке исполнилось четырнадцать, — ко мне стал свататься один отставник, но я дала себе слово, что посвящу жизнь дочери…
Ошибаются те, кто считает, что к несчастью привыкают. Я шила Айке выпускное платье и горько думала о том, как бы сложилось все по-иному, будь Айка здоровой.
В зале её посадили в первом ряду, с краю, чтобы удобней было вручить аттестат зрелости. На ней было скромное платье из голубого шелка, которое очень шло к её светлым волосам. Скажу без преувеличения, она была одной из красивейших выпускниц, и это обстоятельство ещё сильнее подчёркивало драматизм её положения.