Патрик зажёг свет, и я прикусил губу, чтобы вновь не закричать. Вместо чёрной шевелюры его голову украшали волосы чудовищно бурого цвета, каким в сельской местности подчас красят заборы. Такого же цвета были брови и ресницы. Лицо вздулось и покрылось яркими, величиной с пуговицу, лимонными пятнами, а по губам будто мазнули белилами. С радистом творилось то же самое. Я подошёл к зеркалу на стене и вместо своего лица увидел такую же маску. В довершение всего мои карие глаза отливали зловещей краснотой — дьявол, да и только.
— Что будем делать, ребята? — Голосом врача сказало стоящее передо мной чудище.
Радист застонал и опять заметался по кровати. Патрик, как и я, с трудом держался на ногах.
Когда рассвело, выяснилось, что все население острова и члены нашей экспедиции обрели эти жуткие маски».
Эту небольшую заметку я вырезала из центральной газеты, которая попалась мне среди бумажного хлама при чистке квартиры перед тем, как ехать в Интернополь. Возбудителем болезни оказался неизвестный науке вирус «БД», названный в народе «бурым дьяволом». Он молниеносно двигался с запада на восток, и не было государства, которого бы он не задел. Во многих странах ввели военное положение. Медики ещё не успели выработать вакцину против «БД», и вирус оставлял после себя не только летальный исход, но и уходящие далеко в будущее последствия. Два дня человек бился в судорогах, на третий, самый тяжёлый, наступал паралич конечностей, длящийся сутки, а при худшем исходе — остающийся навсегда. К счастью, таких случаев было не много. Наблюдались странные галлюцинации, в период которых многие видели как бы фрагменты из своего будущего. И ещё с неделю больной приходил в себя. Если удавалось преодолеть паралич, то явных осложнений после болезни не было. Но, как выяснилось позже, вирус влиял на генетический аппарат, нацеливаясь на тех, кто ещё не родился. Ужаснее всего было то, что лишь двадцать процентов женщин, перенёсших «БД», впоследствии оказывались способными к деторождению. Но дети от них полноценными были не всегда.
Впрочем, эти проценты тебе известны.
Когда фронт пандемии настиг Одессу, я оказалась в числе первых больных. Здесь же, на территории пансионата, оборудовали изолятор, в который поместили человек двадцать, а на следующий день ещё пятнадцать. Хорошо, что ты не видел, как обезобразила меня болезнь. И хотя я знала, что это временно, при взгляде в зеркало у меня подкашивались ноги, и к горлу подступала тошнота. Мне казалось, что я уже не стану прежней, и мы расстанемся навсегда.
Для всего человечества тот год был не менее великим испытанием, чем годы мировых войн. Впервые в истории Земли у людей появился общий враг, порождённый враждой, раздором. Однако произошло неожиданное: общая глобальная опасность объединила не только медиков шести континентов, но и всех, кто осознал реальность угрозы планете. Перед «БД» все были равны и, наблюдая по телепередачам страшную хронику эпидемии, неожиданно ощутили, как мал земной шар и как необходима людская солидарность для противостояния какой-либо беде. Ведь, кроме «бурого дьявола», землянам угрожали кометы, землетрясения, наводнения и прочие природные стихии, несчастные случаи, не говоря уже о главном — ядерной войне. Мы до сих пор не осмыслили важность того переломного этапа в сознании людей. Человечество впервые ощутило себя единым родом. Был создан Международный Фронт Врачей, в который вошли медики почти всех крупных государств. Белые халаты надели даже военнослужащие, далёкие от медицины. На два-три месяца многие города превратились в громадные лазареты. Закрывались учреждения, заводы, школы, институты. Те, кто стояли на ногах, самоотверженно ухаживали за больными. Там, где метод борьбы с вирусом был разработан оперативно, меньше было и жертв. Стоило запаниковать, как все рушилось. В нескольких крупных промышленных центрах ряда стран переполох привёл к грандиозным пожарам, мародёрству, вспышкам преступности.
Население успокаивали, объясняя, что болезнь лишь в отдельных случаях приводит к плохому исходу. Но когда отнимаются руки и ноги, поди знай, на тридцать это часов или навсегда. У кого-то не выдерживало сердце, наблюдались нервные срывы.
Как только началась эпидемия, территорию пансионата закрыли для посторонних. Но ты перелез через забор, и я видела в окно, как ты полдня околачивался возле изолятора, что-то объясняя сёстрам и врачам. Твоя настырность надоела, тебе выдали халат и разрешили войти в палату, Я тут же юркнула с головой под одеяло, чтобы не испугать тебя своим видом. Минут через десять ты сидел у моего изголовья, гладя меня через одеяло по голове и говоря что-то неубедительно-успокаивающее. Лучше бы ты явился на следующий день, когда я стала неподвижным бревном на целые сутки. Но, как выяснилось позже, ты уже сам тогда заболел.
Чего только я не передумала за те тридцать часов неподвижности… Рядом со мной лежала семнадцатилетняя Оля Бойченко, красивая черноглазая украинка с чёрной косой, превратившейся в бурую мочалку. Я старалась не смотреть на её изменившееся лицо. Когда Олю парализовало, она не плакала, как это было с другими женщинами, а без умолку говорила, говорила, посылая проклятья кому-то неведомому, по чьей злой воле терпит такие муки. Монолог её выглядел примерно так: «Вот, вот, доигрались, допрыгались, довоевались. Выпустили джина из бутылки. Долго же думали, долго, и вот на тебе, изобрели. Мало бомбочек, нагородили нечто позаковыристей. О детях, о детях подумали бы, изверги проклятые. Племяшек у меня, Юрочка, худенький, тоненький, не дай бог заболеет этой бурой чумой, не выдержит ведь. Ну, и сволочи. Мало вам взрывчатки по несколько тонн на голову, ещё и бактерии изобрели. Бездетные сами, что ли? Или никого не любите? Нет у вас жён и матерей? Черт бессердечный, сатана родил вас, а не женщина. Это же сколько можно заниматься собственным уничтожением? Это что за планета такая ненормальная, где люди грызут друг другу глотки! Сигналы шлёте иным мирам… Да на кой вы сдались им, если в родном доме такой бедлам учиняете! Смотрят, небось, с какой-нибудь звезды на Землю в телескопы и плечами пожимают: что это у них там творится?! И не ждите, не прилетят! Нечего им тут делать в этом кавардаке. Ох, и что же теперь со мной будет? Ни рук, ни ног — будто кто отрубил. Накормить бы вирусной похлёбкой того гада, который придумал все это. А ведь была, была я счастлива, прыгала, на дерево могла залезть белкою, все мальчишки в классе были влюблены в меня. И вот какой-то скотине захотелось превратить меня в паралитичку. И эта сволочь может спокойно есть, спать, улыбаться? И ей не снятся чёрные сны? И эта гадина носит имя — человек? Доктор, доктор, у меня уже и челюсть немеет. Неужели речи лишусь? Тогда начну думать, так крепко думать, что нелюдям чёрные сны сниться станут».