— Сойдет и так.
У парня были воспаленные, лихорадочные глаза. Игорь не мог смотреть на сына — отводил взгляд.
Он переложил валидольные капсулы в правый карман, чтобы, в случае чего, быстро дотянуться. Света с виду казалась совершенно здоровой, даже бодрой; завидная выдержка. Она уже смирилась, мысленно строит будущее в своей «Синице»… А может быть, у нее там и человечек присмотрен? На роль мужа и отца? И все ее упрямство — не более чем средство заново наладить личную жизнь?
Почему раньше такая простая мысль не приходила Игорю в голову?!
— Дима, — сказал он, будто выплюнул. — Выйди.
Сын посмотрел исподлобья. Несколько секунд, как показалось Игорю, раздумывал, подчиниться или нет — ведь Игорь ему, считай, уже не отец. Но все-таки вышел.
Света глядела на мужа снизу вверх, не понимая, что происходит.
Все-таки передумал?
Нет. Глаза недобрые.
— Ты… — Игорь навалился ладонями на стол, так что звякнули чашки. — Ты… с кем спуталась? Кто тебя там ждет? Кто-то с работы?!
Он схватил ее за мягкий ворот свитера. Она отстранилась, и его пальцы соскользнули. В жизни не поднимал руку на женщину, — и, пожалуй, поздно учиться.
— Идиот, — сказала с брезгливостью. — Чего еще выдумал.
— Ты только учти — счастья у вас не будет. Счастье на предательстве… не строится!
— Придурок, — она поднялась, отряхивая юбку. — Никого у меня нет… У меня один мужчина был в жизни — ты!
Слезы брызнули из ее глаз, как по трубочкам — в разные стороны.
— Любила… тебя, придурка… так не бывает, чтобы у бабы один мужик за всю жизнь… только я, кретинка, на такое способна… Ну и сама виновата! Сама… А теперь убирайся, делай что хочешь, мы пошли…
И она стала звать во весь голос:
— Дима! Дима!
Вышел сын, сунув руки в карманы джинсов. Ни на кого не глядя, ушел в коридор, только на пороге споткнулся и чуть не упал. Света вышла за ним, хлопнув дверью; Игорь остался один в кухне и только сейчас заметил, что синяя чашечка из праздничного сервиза упала на бок и лежит, и пятно недопитого чая расплывается по скатерти.
Перед избирательным участком играла музыка. Духовой оркестр, и рядом джаз, и рядом огромные колонки с попсовыми записями, и странно — музыкальные потоки не мешали друг другу. Не смешивались.
Процессы деления клеток лежат в основе роста и размножения любых организмов. Наш мир стал слишком разным, думал Игорь. Его раздирают противоречия; он разделится, чтобы выжить. И какое счастье — самому выбирать свое будущее.
Люди обнимались, целовались, смеялись и плакали, махали руками, поднимаясь на крыльцо избирательного пункта. Как на вокзале, подумал Игорь. Нет, хуже. Ведь на вокзале люди прощаются на время, пусть надолго.
В толпе шаталось много пьяных. Их провожали беззлобными советами: «Против квадратика не промахнись!» Раннее утро сменилось поздним, людей перед крыльцом все меньше, всем не терпится в новую жизнь… Только некоторые оригиналы тянут до последнего, до одиннадцати вечера. И совсем уж странные личности не голосуют вовсе — в полночь Избирательная комиссия распределит их по новым мирам, раскидает случайно, как карты.
Очередь двигалась быстро. Над кабинками, задернутыми зеленым сукном, зажигались и гасли красные огоньки. Игорь заверил свою личность при входе, дождался, когда над ближайшей кабинкой погас красный огонек, и вошел.
Большая — в рост человека — светящаяся панель. Анимационные заставки: победно скачет какой-то стилизованный атлет… Рвутся цепи, и еще раз рвутся… Распускается цветочек… Машет крыльями синица… Бежит гепард на логотипе «Рывка». Всего-то нужно коснуться его пальцем.
Вот они, миры на выбор, миры на Выбор. Отобранные, выверенные, протестированные, доступные каждому, на любой вкус. Там, внизу избирательного списка, пенится и пустеет, и снова пенится кружка: «Любителей пива» тоже кто-то выбирает, правда, Игорь не хотел бы оказаться в их мире…
Осталось только ткнуть пальцем в бегущего гепарда. Все решено.
Все решено.
Рядом, в пустой кабинке для сопровождающих несовершеннолетних, ждал Дима. Света стояла перед панелью, и щека у нее горела; только что Света сама себе закатила пощечину. Пока никто не видел.
Как он мог только подумать. Нагородить ерунды, приплести какого-то соперника…
Не было у него соперников. Никогда. Он бывал вздорным, несговорчивым. Упрямым. Он бывал невыносимым. Кроме него, у Светы не будет мужчины, она просто не сможет терпеть рядом кого-то, рядом, где был Игорь…
Не все ли равно, где жить?!
Я тебя теряю, подумал Игорь в панике. Я теряю себя.
Бросаю, как ненужную вещь? Я — бросаю Светку?! Она пропадет без меня, но дело не в этом… Я пропаду без нее. Чертов я палач, разве все мои амбиции стоят единственного седого волоса не ее висках?
А Дима?!
Он шагнул к панели. Протянул руку; сейчас он коснется мерцающей поверхности, разбегутся волны, и зазвучит музыкальный сигнал — выбор сделан…
Захлебываясь слезами, Света выбрала на панели знак с бегущим гепардом. Выбрала «Рывок» — для себя и для сына.
В это же самое мгновение — а может, секундой спустя, — палец Игоря выбрал на панели «Синицу».
Грянул звуковой сигнал. Панель растаяла. Открылся портал; Игорь зажмурился, испытывая небывалое в жизни облегчение. Как хорошо. Как просто.
Не все ли равно, где жить?
— Нет! Нет!!!
Он проснулся на полу — во сне скатился с дивана. Перехватило горло; прошло несколько секунд, прежде чем отпустил спазм, и Игорь смог наконец-то дышать.
— Нет… — пробормотал, нащупывая край дивана. — Какой… какой сегодня день?
За окном потихоньку светало. Света босиком стояла в проеме двери. Глаза у нее были совсем больные.
— Ты что?
— Какой сегодня день?!
— Вос… воскресенье. День Выбора, — Света сглотнула. — Послушай, мне только что приснилось… самый страшный в жизни кошмар. Послушай… Что с тобой?!
Ранним утром воскресенья Дима Греков стоял на коленях перед кучкой пепла за спортивной площадкой. Его трясло от озноба, и ныла спина; Дима осторожно, как мог, собирал пепел и отогревал дыханием.
Пепел не был совершенно сухим. Не был он и мокрым. Черно-серый, нежный и мягкий, он светлел от дыхания и становился, кажется, с каждой секундой подвижнее, суше.
Потом еле слышно затрещала маленькая молния. Пепел пришел в движение, запорошил Диме глаза…
Феникс, большой и немного встрепанный, сидел на обожженном кирпиче. По его рыжей шкуре бегали искры.
Они лежали, обнявшись, боясь разжать руки. За окном давно рассвело, и открылись избирательные участки.
Дима Греков шел домой, и на плече у него сидел феникс. Прохожие оборачивались. Золотистые блики падали на стекла витрин и на мокрый асфальт.
Дима плакал. Феникс топтался широкими лапами по его плечу, щекотал шею и вылизывал щеку горячим шершавым языком.