Предъявив в проходной временный пропуск, направляюсь к зданию красного кирпича, где в былые советские времена располагался пятый цех, а сейчас там проходят разные перформансы, то есть выставки и прочие культурные мероприятия. В том числе и наша выставка картин, которую затеяло наше Объединение молодых и старых художников - "ОБМОСХУД"
7 АВГУСТА
Сегодня был какой-то нескончаемо длинный день, поэтому веду хронику по часам.
11-00. Бегу в "Объединение...", чтобы утрясти кое-какие вопросы, связанные с организацией выставки.
Президентша "ОБМОСХУДА", оказывается, в офисе, она на месте, слава Богу. Толстощекая, кровь с молоком баба восседает за своим огромным, старинной работы столом, обложившись бумагами. И здесь бюрократия.
Увидев меня, она кокетливо поправляет мелко завитые бледно-фиолетовые кудри и дружелюбно сверкает золотыми зубами. Она сообщает мне сначала хорошие новости - о том, что ей удалось добиться снижения арендной платы за помещение выставочного зала, удлинить сроки экспозиции и прочее в том же духе, что, в общем-то, меня мало интересует. Потом она сообщает плохую новость.
- Понимаете, - говорит она, не глядя мне в глаза, - тут возникла такая ситуэйшн... Произошли кое-какие изменения, то есть расширение... Короче, расширился список участников выставки... и, в связи с этим расширением, нам придется ужаться.
- Кому конкретно, - спрашиваю я, пронзительно глядя в ее бесцветные глазки-пуговки; ее взгляд отталкивается от моего еще сильнее, как одноименный полюс магнита.
- Конкретно Вам, - отвечает она и поспешно добавляет, чтобы мне не было особенно больно, - ну еще кой-кому... В общем, одной секцией Вам придется пожертвовать.
- Интересно, - говорю я обиженным голосом капризного ребенка, - из двух секций вы забираете у меня одну! Как же я расположусь? Ведь вам известно, сколько у меня работ...
- Георгий Николаевич, голубчик, ну потеснимся немного. Вы же знаете, все хотят участвовать в выставке, а места мало... А парень на редкость перспективный, молодой, напористый... - Она сдвигает локтем бумаги, чтобы они совсем закрыли большую картонную коробку с конфетами, лежащую у нее на столе. - Я не могла ему отказать.
- И кто же сей неофит? - спрашиваю я желчно. - Тот, которому сходу дают целую секцию, в то время, как старым, проверенным временем художникам делают обрезание.
- Ну, Карелин... - говорит она дрогнувшим голосом. - Вам это имя пока ни о чем не говорит...
И вдруг идет в атаку, как танк. Она устремляет, наконец, на меня свой взгляд сразу сделавшийся тяжелым, упрямым. Я затронул ее интимное, личное. А за свое личное, интимное, она любому порвет пасть. Полные ее руки плотно лежат на сукне стола, под дрябловатой кожей перекатываются еще крепкие мышцы.
- О'кей! - говорю я и выдаю любимый афоризм моего отца: "Урезать так урезать, как сказал один японский адмирал, делая себе харакири".
Чтобы смягчить мою боль от урезания, госпожа Президентша приглашает меня на ланч в ресторан "Нева", который располагался на нижнем этаже здания.
- В отделе культуры выбила талоны на питание в нашем зале. Могу дать на целую неделю, - сообщает она интимно.
Я принимаю приглашение на ланч, но от талонов отказываюсь. Пока у меня есть деньги.
13-30. Снова на заводе, пятый цех, превращаемый нашими трудами в выставочный зал, и работал там как проклятый до 22-х часов. Домой пришел около одиннадцати, когда стало совсем темно. Полночную темень тщетно пытался рассеять свет уличных фонарей, окрашенных в синий цвет, как того требовали инструкции противовоздушной обороны.
У нас, слава Богу, война еще не разразилась... Но на дамбе стоят танки.
В автобусе я сидел с левого борта, и мне ни черта не было видно, что происходит с противоположной стороны. На асфальте у меня под окном просматривались сухие комья грязи и след от гусеничных траков. Прошел солдат, озабоченный чем-то, по-моему, дал какие-то указания нашему водителю. Потом мы поехали. Медленно. Пассажиры, те, которые стояли и не могли разгадывать кроссворды, вертели головами, всматривались в сумерки за окнами, где двигались какие-то механизмы и рычали моторы. Кто-то сказал: "Танки". Я тоже вертел головой, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь из происходящего на встречной полосе дороги, но тщетно. Кроме света фар, ничего не разобрал.
- Вчера над городом видели летающие тарелочки, - сказала одна из женщин, - И они даже особо не скрывались.
- Это были не НЛО, а литавские самолеты, - ответила другая женщина, - Скоро бомбить нас будут.
Высокий молодой человек, вопросительным знаком торчавший посреди салона, сказал своей подруге, такой же тоненькой и гибкой, что-то о президенте Голощекове в том смысле, что бравый генерал-майор, наш Адамчик, так же быстро разберется с зелеными человечками, как он разобрался с литавцами. Парочка рассмеялась, как обычно смеется беззаботная молодежь.
И тут раздалось громкое "бум!", с раскатистым эхом, словно выстрел из пушки. Все пассажиры испуганно вздрогнули. "Кажись, начинается..." - сказал мужик, сидящий напротив меня с книгой Адама Голощекова "Пора".
"Ничего не начинается, - возразила толстая баба, закрывая книгу того же Голощекова, "Послание к литавцам", и запихивая ее в сумку, подстать своей комплекции, - хватит панику-то пороть!"
Они стали лениво препираться. Остальные пассажиры вернулись к своим кроссвордам. Когда наш автобус подъезжал к бульвару им. Голощекова, я их увидел. По краю дамбы стояли танки. Или похожие на них бронированные чудовища на гусеничном ходу. Штук пять, наверное. Видимость из-за тусклых фонарей была отвратной. Они стояли компактной группой. Один из них двигался, пятясь задом, уплотнял группу.