Джош как-то сказал ему, что это дар божий. Малахай ответил, что эта его способность порождена горем, за нее приходится платить слишком высокую цену.
Джош попросил объяснений, но Малахай просто пожал плечами.
— Я узнал, что такое скорбь, когда был еще слишком молод для подобного урока. Поэтому я понимаю все то, что приходится пережить этим детям.
Он не стал объяснять, о какой скорби идет речь.
Джош и Малахай проводили Натали и ее мать к их машине. София Ломбардо включила радио, усадила девочку на переднее сиденье и дала ей куклу. Затем она отвела мужчин в сторону и спросила, что это было.
Малахай начал ей объяснять, а Джош снова навел фотоаппарат на Натали. Взгляд девочки больше не был затравленным. Она полностью сосредоточилась на том, чтобы раздеть куклу и снова одеть ее в нечто свободное, напоминающее древнеримские одежды. Перламутровый нимб по-прежнему оставался на месте.
— Натали, подойди сюда и попрощайся, как подобает взрослой девочке, — позвала дочь София, закончив разговор.
Натали вылезла из машины, пожала Малахаю руку и вежливо его поблагодарила. Тот вытащил из пустой ладони маленького игрушечного лягушонка и преподнес его девочке, чем безмерно ее порадовал.
— Как вы это сделали? — спросила она, широко раскрыв глаза.
— Простое волшебство, — улыбнулся Малахай.
Джош не успел проследить этот фокус. Так уж получалось, что он никогда не смотрел в нужный момент в нужную сторону.
Девочка повернулась к Джошу, чтобы показать ему игрушку. Но как только ее взгляд упал на него, у нее в глазах появились слезы, а улыбка исчезла с лица.
Малахай первым понял, в чем дело.
— Натали!.. — окликнул он ее.
Девочка покачала головой.
— Теперь ты Клавдия?
— Да. А моя сестра… — Она зарыдала, не в силах говорить.
— Что произошло с твоей сестрой? Ты можешь мне все рассказать, — сказал Малахай. — Может, мне удастся тебе помочь.
Однако Натали не отрывала взгляда от Джоша.
Тот присел, чтобы смотреть ей в глаза, и шепотом спросил:
— Как звали твою сестру?
— Сабина, — ответила девочка. — Она теперь не может дышать.
Она произнесла это тонким детским голоском, но в ушах Джоша он прозвучал вулканическим извержением, которое разорвало землю и погребло его под лавой, раскаленной добела.
— Это случилось очень давно, Клавдия, — сказал Малахай. — Сабина обрела покой.
Натали по-прежнему смотрела на Джоша.
— Мы ведь так ее любили, правда?
— Да, любили, — ответил Джош, чувствуя холодные мурашки, ползущие по спине.
ГЛАВА 37
Рим, Италия. Пятница, 15.25
Джош взял букет цветов, бутылку вина, двух огромных плюшевых зверей и сел в заказанное такси. Он решил кое-куда заехать, а потом уже отправляться в аэропорт Фьюмичино. Этот небольшой крюк мог бы отнять не больше пятнадцати минут, но Джош отвел на него полтора часа, чтобы не торопиться.
Девочки устроились во дворе, под тенистым деревом, и играли в кукол. Они усадили их за столик и угощали чаем. Малышки увидели Джоша, вышедшего из машины с подарками в руках, прекратили игру и уставились на него. Они его не узнали, но он на это и не рассчитывал. Прошло уже больше года с того дня, вероятно самого горестного в их жизни, когда он после похорон заезжал к ним домой.
— Мама! Мама! — закричала меньшая и забежала в дом, чтобы сообщить о прибытии гостя.
Джош подошел ближе. Дианна, старшая сестра, смерила его подозрительным взглядом и встала слева от двери, словно часовой.
Тина встретила его тепло и тотчас же сказала дочерям, что они могут вернуться на улицу. По крайней мере, так понял Джош, который практически не знал итальянского.
Младшая сестра по имени Сесилия направилась было к двери, затем остановилась, обернулась и задала матери какой-то вопрос. Тина рассмеялась, открыла шкафчик, достала коробку печенья и отдала ее дочери.
— Она не по годам умна и отлично понимает, когда я слишком занята, чтобы с ней спорить.
Тина провела Джоша на кухню, усадила за стол, взяла вазу и налила в нее воды. Гость спросил, как у нее дела. Используя сочетание жестов и ломаного английского, Тина ответила, что потихоньку все налаживается. Она почему-то немного покраснела, когда произносила эти слова.
— Я рад за вас и за девочек. Хорошо, что они хоть изредка слышат смех матери.
Тина принялась расставлять цветы и воткнула ирис перед двумя розовыми тюльпанами.
— Я думаю о нем каждое утро, каждый вечер и по десять раз между этим, но плачу не всегда. Однако меня удивляет то, что иногда я забываю о его гибели. Девочки что-нибудь напроказят, а я ловлю себя на мысли о том, что жду не дождусь возвращения Андреаса с работы, когда можно будет ему об этом рассказать.