Я проследил за его взглядом, но не заметил ничего заслуживающего внимания. Затем снова посмотрел на Айбина:
- Что такое?
- На окне прутья, - заявил Айбин.
- Да?
- Меня держали в помещении без окон, - сообщил он.
- И что ты можешь сказать насчет нашего окна?
Он взял деревянную ложку из тарелки с остатками моей последней трапезы, подошел к окну и постучал ложкой по одному из прутьев.
- Думаешь, нам удастся их вынуть?
- Что? О нет, я о другом. Послушай. - Он снова постучал по прутьям. Обычный звук удара дерева по толстому железному пруту. - Замечательно звучит, не так ли?
Я прикинул, не шутит ли он.
- Хм-м, похоже, нуждается в настройке.
- Верно. Возможно, мне удастся решить эту задачу, обмотав ручку куском ткани.
Вздохнув, я уселся на койку. Оставалось надеяться, что нас действительно слушают. Несколько часов спустя дверь открылась. Вошли двое стражников с короткими копьями. Мне показалось, что они отлично умеют с ними обращаться. Мой старый друг королевский следователь, или как он там у них назывался, стоял за спиной стражников. Он кивнул мне и сказал:
- Пожалуйста, иди за мной.
Я поклонился Айбину и попросил:
- Поиграй за меня на барабане.
- Обещаю, - ответил он. А Кустистым Бровям я сказал:
- Не уверен, что смогу много пройти.
- Если будет нужно, мы тебя понесем.
- Я постараюсь, - пообещал я.
И постарался. Ноги не очень меня слушались, болела спина, но я смог самостоятельно передвигаться. Я покачивался немножко больше, чем нужно, пусть тюремщики считают, что я еще не совсем оправился от ранений. Мы прошли всего несколько футов по коридору и оказались в комнате, где стояли два низких стула без спинки. Кроме того, в комнате имелись окна. Кустистые Брови опустился на один стул, а я осторожно уселся на другой.
- Мы довольно долго обсуждали, что делать с вами обоими. Кое-кто настаивает на том, чтобы приостановить действие древнего закона о запрете на пытки. Другие полагают, что вас следует публично казнить, чтобы положить конец нарастающим волнениям среди народа.
Он помолчал, чтобы посмотреть, не хочу ли я что-нибудь сказать. Поскольку я понимал, что его вряд ли заинтересует информация о том, как сильно у меня болит спина, то промолчал.
- В данный момент его величество Коркорн, сын человека, которого ты убил, сумел убедить всех подождать до тех пор, пока не поступят вести с материка. Они скорее всего будут отрицать, что послали тебя, но мы хотим дать им возможность сказать правду. Если они поступят так, как мы предполагаем, ты будешь казнен. Если тебе любопытно, скажу: большинство считает, что тебя нужно забить камнями, другие склоняются к тому, чтобы связать тебя и бросить оркам.
- Я не настолько любопытен, - ответил я. Он кивнул:
- Пока мы ждем ответа, у тебя остается шанс открыть нам правду. Мы скажем твоему товарищу то же самое. Если он начнет говорить до тебя, то скорее всего его отправят в ссылку. Если раньше заговоришь ты, он умрет, а тебя, возможно, отпустят. В худшем случае тебе позволят принять яд - это значительно более приятная смерть, чем те две, о которых я уже говорил.
- Вы знаете из личного опыта? - осведомился я.
Он повернулся к стражникам:
- Верните его в камеру и приведите другого.
Они молча повиновались.
Я мог бы сказать что-нибудь остроумное Айбину, когда он проходил мимо, но мне ничего не пришло в голову. Ужасно хотелось послушать их разговор, но у меня, как и прежде, не было доступа к Державе, а колдовство по-прежнему не работало. Может быть, они просто сидели и играли в с'янг, чтобы у меня не возникло подозрений из-за краткости их беседы. Возможно, они и в самом деле думают, будто Айбин мне помогал. Нельзя исключить и что-нибудь третье, о чем я и не догадываюсь. Что ж, такое бывало и раньше.
Нас оставили в покое еще на два дня, в течение которых я узнал разницу между "хлопаньем" и "чередованием", между рыбьей кожей и шкурой животных. Айбин объяснил мне, какие именно челюсти можно использовать в качестве колотушки; поведал, как следует готовиться к фестивалю, какие бывают барабанщики; теперь я знал, что такое ритуал, или "рокот прибоя", почему некоторых барабанщиков называют "глубоководными" или "водянистыми". Айбин владел всеми стилями, но предпочитал "рокот прибоя".
Его истории интересовали меня гораздо меньше, чем я старался показать, но других развлечений не предлагалось. Меня еще два раза допрашивали, но я не стану вам рассказывать, как проходили наши встречи. Вы, наверное, и сами догадываетесь. Когда Айбин не барабанил, беседы с ним доставляли мне огромное удовольствие, но я так и не смог выяснить, работает ли он на наших тюремщиков.
Однажды я упомянул о богах. Разговор зашел о различиях в подходах к божественному у драгейриан и людей с Востока, и я спросил у него:
- А что такое боги?
- Бог, - ответил Айбин, - есть тот, кто не связан законами природы и может совершить в рамках морали поступок, который для обычного человека признается аморальным.
- Такое впечатление, что ты наизусть цитируешь какой-то постулат.
- У меня был друг философ.
- А его философия не поможет нам спастись из тюремной камеры?
- Он утверждает, что если ты спасешься, то должен забрать с собой товарища по камере. Если, конечно, ты не бог, - добавил он.
- Правильно, - согласился я. - А как его философия относится к игре на барабане?
Айбин с любопытством на меня посмотрел.
- Мы об этом говорили, - ответил он. - Иногда, играя, входишь с чем-то в контакт; есть вещи, которые текут через тебя, словно ты и не играешь вовсе, а кто-то другой играет на тебе. Вот тогда-то и получается лучше всего.
- Да, - согласился я, - с убийством то же самое.
Айбин сделал вид, что смеется, но не думаю, что он счел мои слова смешными.
Когда он вернулся после второго допроса, я спросил:
- О чем тебя спрашивали?
- Сколько различных звуков я могу извлечь из своего барабана.
- Ну?
- В каком смысле?
- Сколько?
- Тридцать девять, используя верхнюю часть барабана, раковину, обе части колотушки, пальцы и перчатку. И еще возможны вариации.
- Понятно. Теперь я знаю.
- Как бы я хотел иметь свой барабан.
- Сочувствую.
- С тех пор как ты сюда попал, дождь шел? В моей камере не было окон.
- Точно не знаю. Мне кажется, нет.