А потом Эрик просто ждет, когда все закончится: скрип тормозов, скрежет железа об асфальт, вой ар Варна, ожидание смерти. Эрику не страшно. Нина открывает глаза. Эрик дотрагивается губами до ее лба: «От бед и от несчастий тебя укрою я. Тебя укрою я».
Когда кузов, слишком долго и мучительно тормозящий в пыльном вихре, отбрасывает его на несколько метров, он не чувствует боли. Он катится по асфальту, не расцепляя рук, перед его глазами попеременно мелькают лица Чарльза и ар Варна. Он видит, как голова Нины разбивается словно фарфоровая статуэтка об асфальт, и свет меркнет.
Апокалипсис бессильно следит за тем, как кузов «Sommerа», потеряв почти всю силу своей кинетической энергии, все-таки настигает Эрика и отбрасывает на несколько метров. Видит, как его тело, перевернувшись несколько раз вокруг собственной оси, замирает на дороге. У Апокалипсиса все холодеет внутри, как будто на него снова навалили тонны и тонны египетских камней. Он не помнит, как он оказывается рядом с Эриком, но именно в этот момент замечает напротив себя красивого молодого человека в инвалидной коляске. Наивный друг Эрика, который сидел с ними за столом в том странном сне? Такой же милый мальчик, как и Леншерр?
Больные голубые глаза и бесполезное тело смотрятся на месте катастрофы совершенно неуместно. Толпа уже начинает собираться вокруг. Молодой человек подносит руку к виску, и Апокалипсис с удовлетворением замечает, как направляющиеся к ним со всех сторон зеваки внезапно теряют интерес к Эрику, так и лежащему неподвижно на боку. Все они разом направляются к двум легковушкам, помогают пассажирам и испуганным водителям выбраться из помятых жестянок. Ни в чем не повинный водитель «Sommerа» остается сидеть в кабине с отсутствующим лицом.
«Телепат, без сомнения, телепат. Это хорошо. Псиоником был бы еще лучше».
Эрик не двигается, и ар Варн плюет на камуфляж, принимает свой облик в силе. Так удобнее и правильнее. Он хочет упасть на колени, положить голову Эрика к себе на грудь, но он ограничивается тем, что присаживается рядом и кладет свою массивную, уже нечеловеческую руку, тому на плечо, как он это делал в их первую встречу. Тогда — чтобы забрать силу металлокинеза, сейчас — чтобы ее вернуть. Он надеется, что успеет и сумеет вернуть.
Этот ли жест заставляет Эрика открыть глаза, или природа полна совпадений: об этом никто и никогда не узнает наверняка.
— Ну вот, наконец-то мы снова встретились, мой друг. Настоящие мы. Приходи в себя. Тогда мы сможем снова сидеть вместе везде, где только захотим: на лавочке, в нашем кафе, в порту. Если хочешь, и твоего красивого телепата с собой возьмем. Мы больше никогда не расстанемся. Мы найдем твою долину и источник, мы выпьем из него воды и забудем все плохие воспоминания. В нашем новом мире. Мы построим его сами, в нем не будет места для страданий и войн. Мы будем все в нем контролировать!
Эрик посмотрел в сторону Апокалипсиса долгим, очень долгим взглядом. Не понятно было: смотрит ли он действительно на или сквозь него, или внутрь себя. Во взгляде больше не было затаенной печали и затаенной надежды. В нем были потрясение и горе. Внезапная догадка заставила Апокалипсиса развернуться всем телом. Между ним и молодым человеком в инвалидной коляске на дороге лежала Нина — красивая большая кукла Эрика, которую он, по непонятным для Апокалипсиса причинам, всегда носил с собой и с которой был так заботлив и предусмотрителен, словно она была живым ребенком. Нина была одета в то самое платье, которое он подарил Эрику на пасху, ее глаза — светлые и холодные — были широко открыты. Кукла казалась удивленной и растерянной. На ней не было ни царапины. Только огромная дыра в красивой фарфоровой голове.
Апокалипсис отпустил руку Эрика и потянулся, чтобы поднять куклу с земли. Молодой человек, как бы невзначай, но именно в тот момент, когда Апокалипсис взял Нину, протянул к нему просящую руку, и Апокалипсис, поднимаясь, положил игрушку в его кресло. За все это время Эрик не произнес ни слова. Когда Апокалипсис снова встретился с ним глазами, на него смотрел уже совсем другой человек. Калечная доброта и надтреснутая вера исчезли из его взгляда, их заменила холодная ярость.
— Почему, Чарльз?
— Я испугался! Я не знал, что делать! Я опоздал, Эрик! — сбивчиво объяснял телепат. — Я опоздал на пять минут, я все видел! Я видел, как они умерли — Нина и Магда! Было уже поздно что-то предпринимать. А когда я увидел твое лицо, то я подумал, что ты сойдешь с ума, если оставить все как есть! Я не мог позволить тебе страдать! Я не мог позволить тебе натворить еще больше глупостей! Кукла лежала рядом, и я внушил тебе, что она твоя дочь. Прости меня! Я не мог позволить тебе обезуметь от горя. Я не хотел, чтобы ты страдал, Эрик!
— А так я, по-твоему, не страдал, сукин сын! — в ярости кричал Эрик. — А так я, по-твоему, не сошел с ума?! Так я, по-твоему, был счастлив, извращенец недобитый?!
— Я думал, что так будет лучше, что так у тебя будет время, чтобы прийти в себя от горя. Я ошибся! Я не предполагал, что так все обернется!
— Да когда же ты научишься не думать за других, Чарльз! Когда же ты научишься понимать, что надо действительно сделать, чтобы было лучше!
— Пойдем со мной, Эрик! Пойдем, прошу тебя. Я все улажу! Я все начну заново! Мы все начнём заново! Ты мне нужен, чтобы я снова не наломал дров! Человечество важнее, чем наши обиды, чем твое горе! Мы должны бороться за сосуществование людей и мутантов! Мы должны построить новый мир без войн!
Эрик поднялся и стоял посреди дороги. Справа от него плакал Чарльз, слева стоял ар Варн, совсем другой и все такой же как раньше, играл желваками и сжимал кулаки.
— Не слушай его, друг мой! — произнес Апокалипсис. — Люди не способны ничего построить и ничего защитить. В них слишком много ярости и слишком мало понимания. Я научу тебя жить без гнева, с холодной ясной головой, а ты станешь моей правой рукой в новом мире спокойствия и безопасности. Только такой мир сможет защитить и сохранить людскую расу — мир, которым будем править мы.
Эрик вдруг почувствовал, как он устал за этот день. Как он смертельно устал. Он тяжело повертел головой по сторонам. Два человека, которых он считал своими друзьями, врали ему. Каждый по-своему. Каждый из лучших побуждений. Но разве ему нужна была жалость Чарльза? Ему было достаточно его приезда, его стука в дверь, его объятия, его честного присутствия. Именно такая дружба и нужна Эрику, простая и понятная. Разве нужна ему дружба, которую надо приносить в жертву во имя человечества? Нет уж, пусть человечество разбирается само со своими проблемами, он свое уже отжертвовал.
И уж тем более Эрику не нужен соратник. Ему нужен друг, чтобы жить в том мире, который ждет его в долине с петухами, кошками, мутантами и соседской коровой за плетнем. Он не собирается строить новый, ему и одного вполне достаточно. Как можно что-то строить или защищать, когда внутри все кипит от ярости? Как можно что-то защищать, когда в голове нет ни единой мысли, кроме желания все крушить на своем пути?