Эти слова трогают Эрика больше всего. Поддавшись порыву, он обнимает великана.
— В путь?
В уголке своего сознания Эрик понимает, что это все галлюцинации: запахи тропического леса, кричащие закатные цвета и карамельный привкус происходящего — все это последствия наркотического опьянения от барбитурата. Но понимает он также и то, что никто посторонний эти галлюцинации не навязывал, не вскрывал его сознания, не подсовывал доброжелательной рукой нужный и полезный образ. Наркотик просто открыл то, что Эрику не хватало сил открыть самому. За этой галлюцинацией не стоит никто, кроме самого Эрика. Именно поэтому ему так спокойно. Именно поэтому у него все подушечки пальцев в следах от магнитных узоров, а в душе нет ни вины, ни сожаления.
Эрик чувствует, что может в любой момент прервать сон, но не хочет этого делать. Он продолжает идти вперед, оглядывается, указывая ар Варну на корень, пересекающий тропику, припорошенную мясистыми листьями и белыми цветами франжипана. Беспечный гигант может растянуться во всю длину на сырой земле.
Внезапно тропинка обрывается, и перед ними расстилается равнина. Обычная европейская равнина с домами, огнями, палисадами, дорогами и машинами, людьми и мутантами, котами и петухами.
— Мой мир.
Эрику внезапно все равно, кто заправляет в этом мире. Главное, что это его мир.
Они спускаются до дома на отшибе. Магда встречает их на пороге, стол накрыт, словно жена знала, когда они придут, Нина прибегает вся в запахе леса и росы, Чарльз уже сидит за столом и лучится своими гипнотическими глазами, с кухни приходит мать с жеберкой на широком деревянном подносе. Их ждут, им рады, их любят. Они давно уже так не сидели, не говорили, не были счастливы все вместе. Да никогда они не были вместе. Что им мешало? Чего им не хватало, чтобы вот так собраться и погулять?
Уже под вечер Эрик ведет ар Варна к ручью. В их семье только мужчины знают о его местонахождении.
«Увянут все цветы, снегом их занесет, снегом их занесет… И ты ко мне вернешься — мне сердце говорит. Мне сердце говорит». Эрик напевает по дороге. Это человеческая песня. Придуманная людьми и для людей. Но Нине она нравится, а сейчас она нравится и ему. Вскоре она сменяется в его голове другой песней, в которой вода без устали хлестко бьется о камни, падая с высоты детского роста.
Ар Варн становится первым, кому Эрик доверяет тайну Леншерров.
— Когда мужчины в нашем роду чувствуют приближение смерти, они идут сюда. Если выпить из этого ручья, то все плохие воспоминания уйдут из твоей головы. Перед смертью у тебя не будет ни раскаяния, ни вины, ни печали. Теперь ты знаешь, куда приходить.
— Спасибо, Эрик, — улыбается ар Варн. — Но я думаю, что у нас есть еще время. А сейчас надо возвращаться.
И они идут назад до грота, перед которым прощаются, пообещав друг другу встретиться вновь. Эрик ждет, пока богатырская фигура ар Варна растает в сумеречном времени между кошкой и собакой, а потом закрывает глаза.
***
Эрик открывает глаза в комнате пансионата. Ужасно хочется пить и совсем не хочется двигаться. Первая его мысль о замечательном путешествии, но уже через несколько секунд он вспоминает о Нине. Подброшенный электрическим зарядом вины он видит ее отрешенно сидящей на кресле и смотрящей невидящими глазами в дальний угол комнаты.
Эрик поднимается на ватных ногах, сгребает Нину в объятия и укладывает рядом с собой на кровати, проверяет температуру, проводит рукой по тонким сжатым в кулаки пальцам, целует в холодную макушку.
Нина не выказывает никаких признаков беспокойства, как всегда ее интерес к жизни ограничивается смотрением вдаль и отдыхом от напряженной работы глаз. Ничего в ней не изменилось в пансионате. Заведение не принесло ей никакой пользы. Но и вреда тоже. Несомненно, пока он был в отключке, персонал позаботился о ней. Хоть в этом им можно доверять. Но Эрик, видимо, ошибся в своих правах и возможностях. Неряшливый терапевт, или кто там он был, явно записал ему какой-то диагноз, запрещающий покидать заведение. А его молчаливость, безразличие и нежелание нарываться на проблемы, очевидно, только сыграло в пользу этого диагноза.
Интересно, сколько прошло времени с его попытки уйти? День? Больше? Зато он выяснил истинное положение вещей и свой статус. Интересный у него статус. Может быть врачи и правы, но если он останется здесь, то потеряет больше, чем получит. Оставаться — не выход.
Надо найти ар Варна. Он должен его понять и дать совет. Он любит Нину, в этом Эрик не сомневается. Эрик объяснит ему, почему не хочет, чтобы Чарльз вмешивался в выздоровление Нины, и попросит совета. Но сначала надо уйти незаметно, не вызывая подозрений и избежав вмешательства властей.
Рассуждая так, Эрик уверен, что дочь полностью на его стороне, и делает все возможное, чтобы облегчить отцу выполнение задачи. Совсем скоро они вместе с ар Варном придумают, как вывести ее из этого состояния безразличия и отстраненности, совсем скоро она снова станет нормальной девочкой, потом подростком, а потом — девушкой. Время бежит так быстро. Уж он-то знает это, как никто другой.
Эрик хочет, чтобы его ребенок зажил нормально, Эрик хочет видеть, как будет протекать эта жизнь, и если для этого надо будет стать обычным человеком или пожертвовать собой, то теперь он готов, он согласится на присутствие Чарльза в ее голове и разрешит ему указывать, что и как он должен делать — путь так и будет. Лишь бы Нина была и стала снова самым прекраснейшим из лесных цветов, самой прекраснейшей из девушек, чтобы он смог ей любоваться! Но он не готов любоваться ею в тюрьме или в психушке.
В дверь стучат, вошедшая медсестра спрашивает, как он себя чувствует, после беглого осмотра и разговора приглашает его спуститься к ужину. Как оказывается, он проспал всего лишь несколько часов.
========== 7. ==========
Эрик надевает пижамный халат, как ни в чем не бывало, занимает с Ниной место за столом, не торопясь, сосредоточенно съедает ужин, перекидывается парой слов с дежурной, и потом возвращается в комнату, чувствуя спиной внимательные взгляды персонала, готового всполошиться при первых признаках буйства. Он не дает им даже повода. Спокойно, без лишних движений, не выказывая ни недовольства, ни раздражения, строго дозируя эмоции доброжелательности и безразличия, Эрик начинает процесс убеждения врачей и санитаров в том, что единичный случай неадеквата был досадным недоразумением и отныне им нечего опасаться.
На это уходит время. Но Эрик уверен, что, сколько бы времени ни прошло, господин ар Варн будет каждый день приходить на их скамейку в парке и ждать его возвращения. Это придает ему сил. Теперь у него есть новая цель, понятная и простая. От простого к сложному. Так легче двигаться.
Эрик начинает есть, спать, отжиматься, бегать по утрам, оставляя Нину на попечение медсестер и санитаров, понимая, что он должен быть в форме во время побега. Он заводит привычку сразу после завтрака приходить с Ниной на скамейку перед парадным входом пансионата. Так он приучает персонал к предсказуемости своих действий, надеясь, что в решительный момент его никто не хватится. Но еще ему кажется, что утреннее сидение на скамейке напоминает Нине прогулки в парке с ар Варном. Поэтому он садится всегда на свою сторону причудливой лавочки и качает дочь на руках, напевая ей на ушко.
Правило первым вставать из-за стола после еды, подниматься в свою комнату и выключать свет сразу после вечернего обхода становится еще одной новой и демонстративной привычкой.
Уже через неделю на него прекращают обращать пристальное внимание. Через две — он окончательно превращается в такого же пациента, как и все прочие несчастные бесцветные люди, нашедшие в заведении свое последнее пристанище. Внешне Эрик Леншерр становится бесшумной тенью, бесцельно и обреченно доживающей свои дни в пансионате, но внутренне он все больше походит на готовую распрямиться в нужный момент пружину. Его мозг ни на минуту не сомневается в правильности придуманного плана. Его воля, пробуждаясь, набирает силу, а его желание дает жизни надежду на обретение смысла в недалеком будущем.