Ворошилов приходил и сразу начинал ссориться. И только когда доводил человека до исступления, успокаивался. И тогда что-то рождалось. Человек всегда интересен на пике чувства. Конечно, были обиды, расхождения и возвращения обратно. Ворошилов всегда говорил: "Я их не люблю". Он не любил знатоков за то, что они много знают. Но он ценил, например, Друзя, потому что для Друзя игра - это все. Я не знаю, как он без нее будет жить. Саша сказал на поминках, что так же переживал, когда потерял отца. И я ему абсолютно верю.
Сегодня в отношениях со знатоками меня тревожит другое - использование имени "ЧГК" для подделок. Уже сейчас начинаются фестивали, кубки памяти Ворошилова - да не хочу я, чтобы под прикрытием его имени играли неизвестно во что. Если играют в "ЧГК" - это должно быть достойно. Надо держать марку, класс. Либо играйте в интеллектуальные игры под другим названием.
Главное в нем то, что он был совершенно незаурядной личностью. Он любое явление видел с другой стороны. Помню, женился Борис, на свадьбе произносили тосты. Встает Ворошилов и говорит очень грубую вещь: "Вам тут сейчас нажелают счастья и прочего. Но если у вас все будет хорошо, то и желать нечего. Поэтому я пожелаю: если придется разводиться, чтобы и в этой ситуации вы продолжали оставаться людьми". В этом был весь Ворошилов - он вынимал наружу самое главное, даже если оно было нелицеприятным. Он видел суть.
Если ты видишь точку, поставь ее! (Последнее интервью Владимира Яковлевича Ворошилова.)
- Владимир Яковлевич, вы в памяти своей долго храните информацию о людях?
- Всегда, если они чем-то мне интересны.
- Вы уже в нескольких интервью вспоминали о некоем Базиле. Кто это?
- Посчитаем, сколько мне довелось учиться на художника... Сначала была школа для одаренных детей при Институте имени Сурикова, которая находилась в то время, в 1943 году, в переулке рядом с Мещанской улицей. Помню, мы в шутку называли ее школой детей одаренных родителей... Потом -
Школа-студия MX AT, где я учился на театрального художника. Потрясающе интересно! Но была тоска по настоящей живописи, и я через некоторое время перешел в Академию художеств в Тарту. Потом мы все переехали в Таллинн, так что я закончил Таллиннский художественный институт по специальности живописец-портретист. Между прочим, с отличием. Итого на все про все ушло тринадцать лет.
По распределению был направлен в качестве художника-постановщика Первого драматического театра группы Советских войск в Германии. Работали в Берлине, в Потсдаме... Мне было двадцать четыре года.
Именно тогда судьба свела меня с удивительным человеком, с редким гениальным художником - с Василием Родченко. Семидесятилетним. Определенным на должность маляра нашего театра - на самую низкую художественную должность. Мы с ним крепко сдружились. Это был интереснейший, наидобрейший, умнейший и чувствительный человек. Об одном я довольно долгое время не имел представления - о том, каким он являлся потрясающим художником.
Его судьба, как сказка. С интригующим началом, но далеко не во всякий вечер наших долгих бесед со счастливым концом.
Представьте себе, мой друг Василий учился живописи у Константина Коровина! И был его лучшим любимым учеником. Но пришло время, когда умирающий отец попросил его вернуться домой в Керчь. И вот Василий и его брат Михаил предстали у постели своего больного родителя. То, что завещал им отец перед смертью, меня, помнится, сначала позабавило, а потом, когда я узнал о верности Василия этому завещанию, до глубины души поразило. "Ты, Василий, - сказал отец, - ничего в течение своей жизни не читай, ни одной книжки. А поезжай-ка, сынок, по белому свету и повидай все страны да смотри, чтобы не осталось ни одного места, где бы ты не побывал. А ты, Михаил, сиди дома и постарайся прочитать все книжки, которые написали люди. Когда в старости вы встретитесь, вам будет о чем поговорить".
И Василий поехал: Кювейт, остров Крит, Кипр, Соединенные Штаты Америки, Индия, Австралия... Он был везде. В Турции нужда заставляла его класть русские печи, на Гаваях - плотничать, на Аляске - бондарить, в Сингапуре - заниматься кузнечным делом. Он в совершенстве владел множеством разных ремесел и искусств. Был даже придворным живописцем арабского шейха... Но нигде, никогда, ни при каких обстоятельствах этот человек не расставался со своим любимым занятием - рисованием. Оно являлось для него воздухом, хлебом, водой... Он таскал с собой по миру обшарпанный, замшелый чемодан с черепами. Нет, Василий не был сумасшедшим! Он был настоящим художником, который сам открывал законы живописи. Черепа были не чем иным, как необходимым для работы портретиста пособием. Портретиста, который вывел формулу зависимости психики человека от строения его черепа.