Подтверждение трудностям Диминого бытия находим в его стихах, датированных вроде бы 1991 годом [20]:
Был я мальчик книжный, ростом небольшой,
С чрезвычайно нежной и мнительной душой,
Все страхи, все печали, бедность и порок
Сильно превышали мой болевой порог.
Меня и колошматили на совесть и на страх,
И жаловаться к матери я прибегал в слезах…
Дальше не стану продолжать, поскольку чтение стихов про издевательства над книжным мальчиком удовольствия мне ничуть не доставляет, тем более что описанные в стихах события относятся ко времени Диминой учёбы в школе.
Но вот Алексей Дидуров словно бы поправил самого себя, разъяснив, чем стала флотская служба для Димы Быкова:
«Насилие по отношению к тебе во всех его формах день и ночь на первом году службы, круглосуточное насилие над окружающими первогодками – на втором году и тяжкий идиотизм казарменного быта от призыва до дембеля».
Согласен, что всё это – и насилие, и идиотизм – могло самым пагубным образом повлиять на психику неприспособленного к таким нагрузкам юноши. Тем не менее, после отбытия воинской повинности Быков вернулся на журфак и параллельно с учёбой занялся реальной журналистикой – печатался в «Собеседнике», в журнале «Огонёк». Потом пригласили на журналистские телепосиделки в очень привлекательном в те времена «Пресс-клубе» Киры Прошутинской.
Особое место в карьере Быкова-журналиста заняло издание совместно с Александром Никоновым «матерной газеты». Можно предположить, что тут сказались последствия службы в армии. Это было приложение к еженедельнику «Собеседник» и называлось оно весьма претенциозно – «Мать». Быков позже объяснял, что это была первоапрельская шутка – вроде бы там были вполне политкорректные статьи, однако с матерной терминологией [21]:
«Там были чисто первоапрельские материалы. Серьёзная экономическая статья, выдержанная в этих терминах. "Вследствие таких-то действий правительства настанет полный такой-то!" Серьёзная статья о чеченской войне. И всё это с широкими вкраплениями мата. Статья по истории мата, теория мата. И, наконец, якобы обнаруженные в ленинских архивах его пометки на полях, тоже матом».
И всё же по здравому размышлению я это увлечение ненормативной лексикой не назвал бы итогом службы в армии. В 90-е годы была провозглашена свобода, ну и конечно хотелось всё попробовать – то есть выразить себя в самых разнообразных жанрах. Однако сверхзадачу этого эпатажа я бы усмотрел в другом. Для начинающего журналиста, мечтающего о карьере публициста и писателя, весьма важно создать неповторимый имидж в глазах будущих читателей. Набоков написал «Лолиту», Лимонов заявил о себе, как о скандальном Эдичке. А Быков решил пойти гораздо дальше – разразился матом. Это своё самовыражение он пытался оправдать, но уже гораздо позже [2]:
«Иногда, если реальность не лезет ни в какие ворота, для её описания годится только мат».
Может быть, и так, но стоит ли превращать в площадный мат свою неспособность адекватно описать происходящее? Иногда лучше промолчать, однако, насколько я могу понять, это не в характере Быкова. Стоять с закрытым ртом, когда кругом бог знает что творится – для этого требуются неимоверные усилия и развитый инстинкт самосохранения, которым Быков в те годы ещё не мог похвастать.
Трудно сказать, добился ли Быков-матершинник желаемого результата, но фигурантом уголовного дела стал именно за употребление нецензурных выражений в периодической печати. Вслед за двухдневной отсидкой в КПЗ наступило и раскаяние [22]:
«Человек в юности не очень контролирует себя, он не очень думает, что ему придётся за каждое сказанное слово отвечать. Я в юности резко писал и много наворотил. Я просто это знаю, как это бывает. Потом раскаиваешься, а поздно».
Как утверждал незабвенный Григорий Ефимович Распутин, грех и последующее покаяние – важнейшие элементы нашей жизни. Впрочем, не уверен: то ли он говорил, то ли я так написал в своём романе. Существенно, что без покаяния и в самом деле невозможно обойтись.