Каким же было отношение к Ницше самого Шестова, как идеи Ницше отразились в шестовской версии экзистенциализма? Помня о Евгении Герцык, попробуем здесь набросать эскиз проблемы «Шестов и Ницше»[155].
Шестов приступил к изучению трудов Ницше в 1896 г. во время пребывания за границей. Вот что он рассказал об этом своему другу Б. Фондану: «Сначала я прочел “По ту сторону Добра и Зла”, но я не очень-то ее понял, вероятно, из-за афористической формы… Затем я читал “Генеалогию морали”. Я начал читать в 8 вечера и кончил только в 2 часа ночи. Книга меня взволновала, возмутила все во мне. Я не мог заснуть и искал аргументов, чтобы противостоять этой мысли, ужасной, безжалостной… Конечно, Природа жестока, безразлична. Несомненно, она убивает хладнокровно, неумолимо. Но мысль ведь не природа. Нет никаких оснований, чтобы она желала также убивать слабых, подталкивать их; зачем помогать Природе в ее страшном деле? Я был вне себя… Тогда я ничего не знал о Нитше; я ничего не знал о его жизни. Впоследствии <…> я прочитал заметку о его биографии. Он также был из тех, с которыми Природа расправилась жестоко, неумолимо: она нашла его слабым и толкнула его. В этот день я понял». Чтение текстов Ницше сделалось для Шестова жизненным событием, потрясением, неким посвящением: «Я чувствовал, что в нем мир совершенно опрокидывался. Я не могу передать впечатления, которое он произвел на меня»[156].
В непосредственной реакции на аморально-жестокие пассажи Ницше, – а это был поначалу самый резкий протест, – сказалась редкая врожденная доброта Шестова. Его дочь в книге «Жизнь Льва Шестова» рассказывает о деятельной жалости ребенка-Шестова к убогим бездомным животным. Став студентом-юристом, Шестов увлекся – в силу той же его вселенской жалости – рабочим вопросом; в своих статьях 1880-х гг. он писал о «крайней нищете» русского крестьянства. По складу души он был революционером; однако, парадоксальным образом, от симпатии к идеям народовольцев, а также вообще от социальной борьбы его отвратил «научный, марксистский социализм»[157]. Объектом пламенного сочувствия Шестова было отдельное живое страдающее существо, доведенный до последнего отчаяния человек (а отнюдь не абстрактный пролетариат), который и сделался впоследствии средоточием шестовской философии. Библейский Иов, Лютер, Кьеркегор, Достоевский, Ницше – все они были подведены Шестовым под тип невинного страдальца; «правда» такого человека – его претензия на маленькое житейское счастье, просто благополучие – мыслителем абсолютизировалась, объявлялась высшей ценностью. Шестов-философ оказался революционером куда более радикальным, нежели Маркс и Ленин: во имя конкретной личности он ниспровергал не просто общественный строй, а сами законы бытия с их столпами – наукой, моралью, религией… Также и философию Ницше, о чем свидетельствует его рассказ Фондану, Шестов «понял» – принял и сделал творческим истоком собственных исканий исключительно потому, что она открылась ему как свидетельство безысходного страдания. «Понимание» книг Ницше означало для Шестова осознание их связи с личностью автора. Богохульство, человеконенавистничество, сатанинская ирония и пр., – ницшеанский пафос в целом Шестов возвел к естественной озлобленности от неизлечимой болезни, к чувству безнадежности, к горькому недоумению от несправедливости судьбы – к жизни, к самой экзистенции Ницше, которая была одной сплошной невыносимой мукой.