— Но меня выдернули в Сербию…
Что? Какая Сербия? То есть, не так, это было. Сербия. Он улетал туда на три месяца, потом вернулся, мы стали встречаться, потом жить вместе… Стоп.
— Как давно это было?.. — неуверенно произношу, и с опозданием понимаю, что мой вопрос не прозвучал, как вопрос.
— Да уж, давненько, — усмехнулся он. — Что было потом не помню. В смысле… По отчётам знаю, что был какое-то время в твоём городе, и мотался везде где только можно и нельзя. Но подробности… Прости. Травма. Воспоминания частично возвращаются, но медленно и хаотично.
— То есть… Ты не помнишь, что было между нами? — ощутив укол совести, прошептала я, осознав сколько же ошибок натворила оказавшись здесь — в лагере.
— Что-то было? — встрепенулся он, разворачиваясь ко мне всем корпусом и вглядываясь в глаза. — Что?
Вот же! И что ему сказать? Как передать, те четыре, ставших самыми счастливыми, года моей жизни? Как поведать о боли, испытанной после его внезапного исчезновения? О всех мыслях, переживаниях?
— Расскажи, — произносит, беря мои руки в свои и по коже вновь бегут мурашки, а в животе начинает скручиваться очередная волна желания.
Отстранилась, боясь потерять контроль над собственным телом.
— Я тебя обидел чем-то? — по-своему истолковал мою реакцию Юрий.
— О да! — усмехнулась я, ощутив, что с воспоминаниями на глаза наворачиваются слезы.
И тут меня прорвало. Информация лилась бурным потоком. Эмоциональная. Со слезами, всхлипами. Я выплескивала всё что вынашивала в себе целых четыре года.
Сколько длилась эта исповедь?
Не знаю.
— Боги… — выдохнул он, взял в ладони моё лицо, и вглядываясь в саму душу прошептал: — Прости… Я жил, не подозревая об этом фрагменте нашего прошлого.
— Но ты не приехал, не дал о себе знать…
— Пойми, я не помнил, что было. Кусок в несколько лет вычеркнут из моей жизни. Что там было? Пытался навести справки, но там словно серое пятно. Видимо мы не афишировали свои отношения и нигде вместе не показывались.
Так и было. О нас знали лишь соседи, моя мама, ну и подруга. Но они вряд ли были одними из опрашиваемых. Вот круг и замкнулся. Что теперь? Он не помнит. Его симпатия имела место больше восьми лет назад. Из того что он помнит.
Восемь лет немалый срок.
— Ты женат? — спрашиваю.
— Нет. Но монахом тоже не был, — честно признается.
Перед глазами тут же оживают картинки из моих периодических кошмаров, где Юрий с другими женщинами: слышу шелест простыней, скрипы, стоны, влажные шлепки, смех, хрипловатое дыхание, вижу бисеринки пота на разгоряченных сплетающихся в порыве страсти телах. Всё внутри сжимается от боли.
— Как и ты, — добавляет, отчего я аж вскидываюсь, испепеляя его гневным взглядом, и тут же сдуваюсь.
Какая теперь разница хранила ли верность прежде, если в первую же ночь, проведенную здесь, в моей палатке оказался мужчина, чему имеется множество свидетелей.
Внутри всё разрывается на части.
Имею ли я право осуждать его? Нет. Но и простить измены сложно. Хоть изменами они и не были с его точки зрения на тот момент. С его, не моей. Тогдашней — моей, не нынешней.
И что теперь? Чувств у него былых уже нет, разве что — вина. Кто мы друг-другу?
Вот и довыяснялась на свою голову. Стало лишь всё сложнее и запутанней. Единственное, что он реабилитирован и обвинения сняты, ведь травму выходит получил именно в той самой командировке, куда и уехал наутро после новости о моём бесплодии.
— Что будем делать? — спрашивает, будто угадав мои мысли.
Я лишь плечами пожала.
Да, хотелось бы всё вернуть, но это невозможно. Теперь это будет по-другому. У него нет воспоминаний о нашем общем прошлом, у меня есть. Я многое знаю из его привычек, которые могли позабыться или измениться, он же, не знает обо мне почти ничего.
Это как начать жить с чистого листа. Для него с чистого, а у меня всё будет подвергаться сравнению, будет чего-то не хватать.
Что если он так и не вспомнит наше прошлое, а его симпатия не возродится, не перерастет в нечто большее? Или я разочаруюсь?
Страшно.
Похоронить прошлое страшно. Знать, что могла вернуть любимого, но не сделала этого. И заново начинать отношения тоже страшно.