Тысячу лет ничего не знаю о Геннадии Андреевиче[154].
Как видим, общий контекст жизненных и творческих проблем, интересов, событий и людей, объединявший трех русских эмигрантских писателей, доподлинно существовал. Углубляет представление о нем переписка Газданова и Хомякова, охватывающая несколько лет их общения (с мая 1964 по декабрь 1967 года)[155].
С обеих сторон это чрезвычайно живые письма, в которых нет натянутости, скучных обязательных формул отдаленно-вежливого общения, нет политеса, который обычно ощущается в переписке «неравной». Зато есть дружеская заинтересованная деловитость, пропуски содержательные и событийные, возможные лишь в том случае, когда люди хорошо знают образ жизни и круг общения друг друга, есть искренность, переходящая в страстность, ирония и самоирония. Любопытно, что по интонационно-эмоциональному колориту письма Газданова к Хомякову могут быть сопоставлены в газдановском эпистолярном наследии только с вышеупомянутыми письмами к Ржевскому, однако динамика взаимоотношений корреспондентов здесь иная – с более резкими и выразительными очертаниями.
Журналистское удостоверение Геннадия Хомякова[156]
По-видимому, с Хомяковым, остававшимся в Мюнхене до 1967 года[157], у Газданова сложились гораздо более профессионально-деловые отношения, которые строились в основном вокруг работы на радиостанции и сотрудничества в «Мостах». Кроме того, Хомяков с его темпераментом организатора и общественника вступает с Газдановм в существенные разногласия, которые, по-видимому, и привели к прекращению переписки, но в то же время выявили многие нюансы во взглядах обоих писателей. Чтобы их показать, попробуем остановиться на тех моментах, которые стали в сюжете этого общения ключевыми.
Первым пробным камнем для проверки единодушия корреспондентов стала просьба Хомякова, адресованная Газданову, подписать обращение «К интеллигенции России» по случаю 50-летия революции. Это Обращение Хомяков планировал опубликовать в центральных эмигрантских газетах и распространить в СССР отдельной брошюрой: «…кому-то, глядишь, кое-что прояснит»[158]. В письме от 22 июля 1967 года[159] он просит Газданова (вторично, после просьбы, переданной через В. Варшавского[160]) «присоединиться к этому крамольному делу». Газданов отвечает быстро, через три недели (13 августа 1967 года), но отвечает уклончиво, из его аргументов видно, что подписывать «крамолу» он явно не хочет: пишет, что он служащий Американского Комитета и это обесценивает подпись, что у Фаины Дмитриевны в Польше племянница, которая часто к ним приезжает, и это может ей повредить: «Посмотрим в общем»[161]. Хомяков, по-видимому, разочарован ответом, но реагирует на него вполне миролюбиво: «Причина Вашего уклонения от подписания Обращения, конечно, весьма уважительная. <…>. Так что – быть по сему»[162].
Однако спустя два месяца между двумя писателями и сотрудниками теперь уже двух разных отделов «Радио Свобода» (в Мюнхене и Нью-Йорке) Хомяковым и Газдановым начинается настоящее идейно-нравственное и профессиональное противостояние. Суть его в том, что Газданов оказался в роли цензора для некоторых радиопередач и некоторых конкретных текстов, созданных в Нью-Йорке. Хомяков выразил свое раздражение и непонимание сразу в нескольких письмах по нарастающей, так как «письма-инструкции» с указаниями и «придирками» от Газданова продолжали следовать.
Первый раз Хомяков строго, но как бы между прочим предостерегает Газданова «от возможности „впадения“ в административный восторг»: «Тут у нас тоже „живые люди“… и надо ли их цукать еще дополнительно?»[163] Газданов возражает почти мгновенно и очень основательно, предъявляя претензии нью-йоркской редакции как старший, более компетентный, более образованный сотрудник, не оставляя камня на камне: все нью-йоркские тексты «просто невозможны», Закутин[164] – «такой писатель, как Вы балерина»; «Тамара»[165] говорит о Галине Николаевой и Ефиме Зозуле[166]: а «кому нужна эта захолустная хреновина?»; Завалишин[167], посмевший написать о Набокове, сфабриковал «малограмотную халтуру». «Так что Вы на меня напрасно гневаетесь, – заключает свой перечень Газданов. – Такое впечатление, что все это написано не в Нью-Йорке, а в Конотопе»[168].
Такого разгрома Хомяков не потерпел и дал Газданову решительный отпор буквально через несколько дней (скорость обращения писем поистине восхищает в наш век интернета и развитой техники)[169]. Его письмо от 22 октября 1967 года превратилось в отповедь Газданову:
155
Переписка Г. И. Газданова и Г. А. Хомякова (Андреева) 1964–1967 годов / вступ. заметка, подгот. текста и коммент. Ю.В. Матвеевой // Русская литература. 2019. № 4. С. 199–215.
157
В 1967 году Хомяков переезжает в США, становится служащим нью-йоркского отделения «Радио Свобода». Ржевский переехал в США немного раньше – в 1963 году.
158
Обращение «К интеллигенции России», подписанное многими известными представителями первой и второй русской эмиграции, было опубликовано в эмигрантских газетах «Новое русское слово» (1967. 29 окт.) и «Русская мысль» (1967. 2 нояб.).
160
Сначала Хомяков просит Варшавского передать Газданову составленный к юбилею русской революции манифест-обращение «К интеллигенции России» с просьбой о подписании. См.: Переписка Г. А. Хомякова с В.С. и Т. Г. Варшавскими, 1962–1983 гг. / публ., подгот. текста, вступ. ст. и коммент. М.А. Васильевой, П. А. Трибунского, В. Хазана // Ежегодник Дома русского зарубежья им. А. Солженицына. М.: Дом. рус. зарубежья им. А. Солженицына, 2017. С. 492.
165
Возможно, речь идет о Тамаре Петровой (наст, имя – Тамара Петровна Петровская, диктор «Радио Свобода»).
166
Николаева Галина Евгеньевна (1911–1963) и Зозуля Ефим Давидович (1891–1941) – советские писатели, которые, по-видимому, олицетворяли собой в глазах Газданова все ничтожество официальной советской литературы.
167
Завалишин Вячеслав Клавдиевич (1915–1995) – эмигрант второй волны, журналист, критик и переводчик, корреспондент «Радио Свобода».
169
По-видимому, Хомяков решил защищаться весьма серьезно и 17 октября, до того как написать Газданову, отправил (вполне возможно, что ввиду необходимости) нечто вроде объяснительной записки руководителю отдела русских передач в Нью-Йорке В. Я. Шидловскому, где писал следующее: «Отмеченные выше „частности“ вызывают и удивление, и недоумение: почему оценка наших программ в Мюнхене вдруг стала производиться так субъективно, в зависимости от личных вкусов, в угоду которым содержание программ или отдельные их части толкуются чересчур произвольно? Чем это объяснить? Лично я обратил бы внимание и на не совсем корректный тон писем, почему-то допущенный нашим милейшим Георгием Ивановичем Газдановым, которого, полагаю, все любят и уважают. Зная его, можно понять, что он не удержался от соблазна поязвить и поиронизировать, как он это часто делает в товарищеских беседах, – при этом возможно, что в пылу увлечения он не заметил, как перешел границу, за которой кончается соблюдение элементарных правил этики сотрудничества и даже простой коллегиальности» (Дом русского зарубежья им. А. Солженицына. Архивное собрание. Ф. 155).