Регина Эзера
ФЕНОМЕН ПРИНЦЕССЫ, ИЛИ КОНЕЦ ОДНОЙ БЛЕСТЯЩЕЙ КАРЬЕРЫ
Ее судьба была так противоречива, что могла бы послужить примером для подтверждения своих воззрений как оптимистам, так и пессимистам, при этом оптимисты сказали бы, что она наилучшее доказательство возможности высоко взлететь, будучи и в бедственном положении, и даже в условиях, грозящих самому существованию, выбиться наверх, доказывая тем самым торжество добра над злом и победу жизни над обреченностью, тогда как пессимисты столь же обоснованно возразили бы, что история ее жизни — о да! — действительно позволяет сделать некоторые выводы, однако совсем иного рода, чем представляется легковерным оптимистам, которым иллюзия всегда заслоняет действительность, ибо ее биография лишь подтверждает испокон веков известную истину — как несовершенно и изменчиво решительно все под солнцем, и как капризно и непрочно особенно счастье, в казалось бы, самых обнадеживающих случаях: разве ее взлет в конце концов не кончился только пшиком и разве ее не постиг в итоге жалкий конец?
Это может показаться несколько вызывающим и, может быть, даже нелогичным, и все же правы были бы вопреки логике обе стороны, ведь ее карьера началась в тот момент, когда по правилам должна была начаться ее гибель, и только самой малости не хватило ей, чтобы дотянуть до сияющей вершины славы, где она стала бы в ряд самых ярких звезд своего вида, обогатив науку новым знанием и, возможно, даже удостоившись бессмертия. Она поднялась очень высоко, однако вознестись на самый верх ей так и не удалось. Более того — к глубокому сожалению, ей не удалось сохранить и status quo, и она стремительно покатилась вниз, пока не скатилась на самое дно, куда и до нее скатились многие не оправдавшие надежд (и продолжали скатываться и после нее).
Вырванные из контекста, эти слова могут показаться не совсем понятными и, упаси бог, даже еретичными, так что во избежание недоразумения надо сразу объяснить, что речь в рассказе идет о приключениях и полной драматических коллизий судьбе не представительницы людского племени, но о серой полосатой кошке. Как особь своего вида, она не претерпела никаких превращений и по воле или прихоти автора не преобразилась в какое-то другое существо, до последнего дня жизни оставаясь всего лишь кошкой.
Как явствует из заглавия, официально она звалась Принцессой — если мы согласны держаться взгляда, что дать ей настоящее имя вправе был только Имант К. и принимать в расчет другие прозвища не следует, ведь в юности она, как публичная женщина (хоть и не по своей воле), пошла по рукам, и всякий, кому она долго или коротко принадлежала, нарекал ее по-своему, так что кличек с окончанием и женского рода, и мужского, и с несклоняемой флексией у нее под конец набралось несколько. Перечень их художественно расцветил бы повествование, эмоциональней высветив крутые и причудливые зигзаги ее жизни, но, — увы, — создал бы в рассказе и ненужную путаницу. Так что в тексте ограничимся всюду именем Принцесса.
Она родилась в семье пенсионеров совхоза «Даугава» Цецилии и Яна А., вернее говоря — на чердаке над клетью, где окотилась ее мать, пестрая кошка, каких много в латвийской деревне, с одним черным ухом, другим — белым. В помете кроме нее было три брата и одна сестра. И если мы не страдаем наивностью представлений, то поймем с очевидностью, что при такой конкуренции у нее было не слишком-то много шансов выжить. Однако же вопреки этому она волею судеб осталась в живых. И в то время, как ее братья и сестра в холщовом мешке совершали путешествие в богатые мышиные угодья, она вкусным и теплым ртом сосала мать. Все решило то, что и впоследствии, делая ее желанной, не раз сыграло роль в ее жизни, а именно — ее красота. Не особенно и преувеличивая, можно сказать, что жизнь ей спасла ее шкура.
Одному богу известно, откуда взялась в ее жилах кровь ангорской кошки, которая в них несомненно текла, о чем говорила необычайная пышность шерсти и, когда открылись глаза, также небесно-голубые радужины. Из-за этих глаз и шерсти Цецилия А. иной раз опаздывала и подоить корову, и сварить поесть: она могла часами наблюдать, как (по ее словам) «это ненаглядное создание играет со своим хвостом».
— Теперь нам и телевизора не надо, — сказала она.
— Может скоро не понадобится и радио, — полушутя отвечал Ян.
Назавтра же ночью они в этом убедились. Цецилия встрепенулась ото сна первая и, поскольку Ян еще храпел, его окликнула:
— Тсс! Что там за вопли такие? Не душат ли кого?
И когда проснулся Ян и перестал храпеть, они поняли, что радио им действительно было без надобности, так как снаружи доносились звуки поп-музыки.