— Опять? Ведь ты же сам убедился в бесплодности этой затеи. Сколько тебя может терпеть Тарас, просто удивляюсь.
— Столько же, сколько и ты. Подумай хорошенько, Добрыня. Давай, продолжим вместе. Понимаешь, сегодня случилось одно сногсшибательное событие, подтверждающее устойчивое существование ка-спирали в поле тяготения Земли.
Я надеялся, что Владимир сейчас расскажет обо мне, но он будто бы забыл о моем присутствии.
— У тебя что ни день, то событие, — сухо ответил Добрыня.
— Вот человечина! — хлопнул себя по бедрам Владимир. — Уперся, как… сам знаешь кто.
— Да, про ишака я уже слышал, — не мог сдержать улыбки Добрыня и опять посуровел. — Если через месяц не будет результатов, тебя не подпустят к «Аленушке». Иди, твори, баламут, со своим консультантом. Откроете спираль — что ж, склоню голову, от души поздравлю и порадуюсь.
Признаться, после такого разговора у меня появилось сомнение. К кому это я попал? Не хочу к баламуту! И тут я увидел еще одного сотрудника, вернее сотрудницу, золотоволосую девушку, смотревшую на меня из-за массивного аппарата на треноге. Уголки ее губ сдерживали улыбку, большие томные глаза лукаво звали к себе. Не красавица, но поразительно женственна! А когда девушка встала, я раскрыл рот от изумления: грациозная, в белом, слегка обтягивающем стройную фигуру платье, с распущенными волосами она показалась мне…ну, прямо царевна-лебедь! Я с ходу влюбился в нее.
— А это наша Юлия, — представил мне девушку Владимир.
Я обмяк и, чувствуя, что краснею, как никогда в жизни не краснел, назвал себя каким-то замогильным голосом. Смутно помню, как Владимир привел меня, скороспелого влюбленного в соседнее помещение, большую часть которого занимало огромное цилиндрическое в несколько этажей сооружение.
— «Аленушка», — кивнул на сооружение Владимир и показал рукой вокруг. — Надо тебе, Шура, все это хозяйство осилить. Не пугайся, здесь сложного ничего нет, только на первый взгляд так, кажется.
Он что-то рассказывал, показывал, объяснял и при этом ухитрялся делать записи в своей книжке. Потом неожиданно спросил, в каком смысле я умею слесарить. Я ответил, что в прямом, потому что в свое время два года учился в профтехучилище на слесаря-инструментальщика, поэтому навыки кое-какие остались. Владимир обрадовался и притащил инструменты, которых я никогда не видывал. Попросил по чертежу сделать какую-то детальку. Я потребовал другие инструменты. Молоток и напильник нашлись быстро, а зубило я ждал полчаса: за ним, оказывается в Читу ездили. Детальку я сделал.
— У тебя умелые руки, — похвалил Владимир. — Таким примитивным способом так качественно отработать, — и дал задание посложнее.
К нам дважды заглядывал Добрыня. Первый раз он сказал «понятно», во второй раз — «непонятно» и больше не показывался. Уже стемнело, а я все возился с заданием, и даже не было мысли уйти. Поздно вечером к нам зашел Тока и сразу направился ко мне:
— Александр, тебе вредно так перенапрягаться. К нему только попади.
— Да, да, — спохватился Владимир. — Иди, Шура, отдыхай. Не смотри на меня, я еще побуду здесь.
Тока взял меня под руку и вывел из лаборатории.
— Почему Владимира зовут баламутом? — спросил я.
— А мы все каждый по-своему баламут. Володя умный и чудесный парень, поэтому я и свел тебя с ним.
От Токи я кое-что узнал о Владимире. Система образования у них отличается от нашей, но чтобы не путаться, скажу по-своему. Школу Владимир закончил с золотой медалью — сохранилась традиция вручать отличникам медали. Кстати, о золоте, оно здесь не имело такой ценности, как в наш век — его получали на химических заводах в любом количестве. Из института Вакуума Владимир ушел сам, а из двух других его исключили, причем с последних курсов. За что? А за то, что много спорил с профессорами и шалости себе разные позволял, а шалости эти были экспериментами, дерзкими по мысли и оригинальными по исполнению. Ошибки случались. Один молодой, с пышной шевелюрой, доктор наук, например, по вине Владимира за считанные секунды облысел, да так, что никакие препараты не могли восстановить рост волос. А однажды всем жителям Земли ударил в нос сильнейший гнилостный запах разлагающегося зеленого лука. Два часа все человечество вынуждено было терпеть зловоние. Это Владимир сконструировал генератор запахов глобального масштаба и усилил в триллионы раз запах крохотного перышка гниющего зеленого лука, каким-то образом оказавшегося в анализаторе частот. Институт Пространства Владимир все-таки закончил, но без диплома. Он просто посещал все лекции и нахально присутствовал на практических занятиях. Вскоре он сделал крупное открытие, благодаря которому удалось как бы вырвать из поля тяготения Солнца «клок» гравитации в объеме многих тысяч кубических километров, образно выражаясь, сжать его, уплотнить и после сложнейших модуляций превратить в вещество и антивещество. А когда он разгадал существовавший сто десять лет в астрофизике парадокс Дедюхина, его завалили приглашениями на работу. Он выбрал институт в Атамановке, так как в Забайкалье жили его предки и сам он читинский.
А вообще-то мне повезло, что судьба свела меня с Владимиром. Человек он простой, ну, пусть ребячество в нем есть, и пусть он баламут, главное, у него мозг стоящий, и занимается он как раз перемещением тел в пространстве и времени. Только почему скрывает от всех тайну моего появления? Я спросил его об этом.
— Открываться пока рано, — ответил он. — Доказательств нет. А на слово не поверят, тем более мне, баламуту. Придет время — ошарашим всех.
И я согласился с ним. С утра до позднего вечера мы находились в лаборатории. А мне хотелось вырваться в город, погулять по улицам, посмотреть, что изменилось и как изменилось, увидеть жизнь. А идти один я не решался, да и Владимир почему-то боялся отпускать меня от себя, просил немного потерпеть и говорил, что скоро все проясниться. Впрочем, работа была интересной, хотя я и понятия не имел, что делаю и для чего делаю, увлекательным был сам процесс работы. Я научился пользоваться очень точными, совершенными инструментами: лазерными, плазменными, а так же микроабразивами, которые резали и строгали, сверлили и сваривали. Никакие ножовки и напильники были не нужны, а уж зубило и подавно, потому-то его и не оказалось в мастерской института. Сотрудники что-то рассчитывали, регулировали и настраивали. Из других лабораторий к нам приходили парни и девушки в опрятных зеленоватых костюмах, разбирали и переделывали аппаратуру. Владимир же поспевал везде, знал работу каждого, кого-то стыдил, кого-то хвалил, — ни к кому равнодушным не был. Добрыня скептически посмеивался над ним, однако ни в чем не отказывал и все просьбы выполнял.
Дни пролетали незаметно. Я поправился, набрал вес, лицо округлилось. Сон был крепким. Ложился спать поздно, вставал рано, шлепал босиком по паркетному полу и каждый раз думал, что неплохо бы бросить на него ковер. Утреннюю гимнастику по привычке не делал, но собирался всерьез заняться ею.
Я все больше присматривался к людям. Похожих друг на друга сотрудников звали Захаром и Архипом. Прическа их была одинаково лохматой — такой вид стрижки. Они были одного роста, плечистые, серьезные и молчаливые люди, но в глазах у обоих — смешинки. На редкость одинаковый облик, поэтому я всегда путал, кто из них Захар, а кто Архип, тем более что имена еще такие. По одежде их тоже было не отличить, потому что они меняли костюмы каждый день.
Интересными людьми были супруги Марковы. Элегантные, подтянутые, будто связанные веревочкой, они не отходили друг от друга, всегда спорили, улыбаясь при этом, оставались каждый при своем мнении и были всегда довольны.
Про Юлию я уже говорил, что был безнадежно влюблен в нее.
Добрыня — ученый, как я понял, заведующий лабораторией. А Владимир, видимо, просто ученый.
Частенько в лаборатории появлялся Тока, грустно сидел или слонялся без дела из угла в угол. И лишь когда к нему обращались с вопросами, он оживал, улыбался, и четко с профессиональным знанием отвечал на любые технические вопросы.
Познакомился я и с директором института Тарасом, которого по старинке за глаза уважительно называли шефом. Это был худощавый, жилистый атлет с пронзительным взглядом. От Тараса так и веяло строгостью. На самом же деле он был добрым и отзывчивым человеком. Узнав от Владимира, что я исключительно хороший помощник, Тарас проявил активность и, видя, что я не расположен к разговору, больше ни о чем не спрашивал. Молодец! Люди говорили о делах и о своих заботах в личной жизни. Один лишь я молчал, не столько стесняясь, сколько боясь вступать в разговоры. О чем мне с ними говорить? Тупость свою показывать? И я мысленно благодарил людей, что не лезли ко мне с расспросами. Наверное, меня считали нелюдимым человеком, тем более, что я нарочно напускал на себя угрюмость или делал вид, что всецело поглощен работой. Если с кем-то и приходилось по необходимости перебрасываться парой слов, то перед Юлией я робел и конфузился: от ее взгляда язык мой немел, она мне казалась таинственной и недоступной, как богиня. От Токи я узнал, что у девушки есть жених из Могочи, биолог. И я страшно завидовал этому биологу и тешил себя мыслью, что он, может, вовсе и не жених. А в глубинах сознания затеплилась несбыточная мечта, что я стану ее женихом. Конечно, это идиотизм, но чего в жизни не случается. Перенесся же я, например, в будущее.