— При желании это можно понять. Но здесь …. Тока сейчас очень плохо, страдает он, страдаем мы. Воздуха для дыхания в объеме сферы ему хватит только на трое суток, после чего наступит отравление углекислым газом. Кроме того, нас беспокоит отсутствие пищи и воды.
— Сферу раскрыть можно? — спросил Добрыня.
— Нельзя, в этом мы бессильны. Смена минуса на плюс запрограммирована на момент выхода Вовки из гауцсика, что дает импульс через суммарное поле-би вашей группы на наш энерговремятон. Программу изменить невозможно, машина уже пущена.
— Тока замурован, — мрачно сказал Добрыня. — В темноте и одиночестве он обречен. Господи!
— Без паники! — рассердился Владимир. — Мы сообразим Токе посылочку, кислород, побольше вкусной еды и питья, мягкую постельку, книги и хорошее освещение. Это можно устроить, Тимники?
— Задача очень и очень трудная, — задумался Тимники. — Будем искать ее разрешения.
— И это необходимо сделать за двое суток.
— В этом и состоит главная трудность, мы ограничены временем.
Разбросанные по всему свету контактики были немедленно оповещены о случившемся и приглашены на Совет. Отложив работы по вызволению глюссиян, они спешили в Атамановку, чтобы придумать, как быстрее спасти Току. Вытащить его из сферы было невозможно, в ней нет энергетических установок, поэтому оставалось одно — проникнуть туда и оказать помощь.
Тока постепенно успокоился, понял, что находится в замкнутом пространстве лаборатории и смирился с темнотой и одиночеством. Впрочем, к одиночеству он подготовился. Вернувшись наощупь к коллектору, вытащил из него объемистый саквояж и стал извлекать оттуда книги-открытки, спрессованную в кубики одежду, а также и постель, туалетные принадлежности и продукты.
— Водички бы лучше побольше взял, — сочувственно сказал Владимир.
Будто услышав его, Тока достал термос с каким-то питьем и принялся с аппетитом есть длинную сосиску. Странно было видеть его сидящим на потолке, а все, что он вытащил, лежало рядом, будто приклеенное.
В лабораторию неожиданно вбежала со сбившейся прической Серафима и сразу напустилась на Владимира.
— Я так и знала, что дружба с пространственниками к добру не приведет. Он там? — она кивнула на сферу.
— Успокойся, Серафима, — мягко сказал Владимир. — Тока жив и здоров. Он сидит на потолке и жует вкусную вещь.
— На потолке?
— Я имею ввиду на полу, просто перевернутое изображение.
— Но почему на полу?
— Ему так удобнее.
— Сделайте так, чтобы я его видела.
— Для этого нужен тайгот, а он разрушен. Но ты, Серафима, можешь видеть Току через Шурика, он тебе будет рассказывать и отвечать на твои вопросы. Ты согласен, Шурка? У тебя больше свободного времени.
Я согласился. А Тока, подкрепившись, отодвинул в сторону сумку, прислонился к стене и, вытянув ноги, запел. Кто-то по движению губ определил, что Тока поет шуточную любовную песню про мотылька и кузнечика. Это немного успокоило Серафиму. Она была сильно обижена на супруга, жаловалась, что он ее плохо слушается и, что самое обидное, скрывает от нее свои намерения. Почему бы не посоветоваться, прежде чем лезть в это проклятое антивремя, она бы поняла его.
— А поняв, пустила бы? — спросил Владимир.
— Ни за что! Он бы сидел дома под запором. А ты как думал! Так-то он хороший, но зачем тайком? Восемь часов назад ушел из дому, и вы бы знали, как грустно и нежно смотрел он на меня. Я чувствовала что-то неладное, но не знаю почему не остановила его. И вот только недавно случайно нашла записку, — Серафима достала из сумочки бумагу и развернула ее.
Я успел прочитать: «Дорогая Симочка! Я ненадолго…»
— Спасибо, хоть поставил в известность, — чуть не плача, проговорила Серафима и спрятала бумагу. — Оказывается, он жертвовать собой пошел, ненаглядный мой.
— Никакой жертвы не будет. Не надо так думать, думай о приятном. Как твой мастодонт живет?
— Динозавр что ли? Выдумал тоже, мастодонт. Он-то живет, развивается, а мой единственный … что б вас всех …. Делайте, что хотите, но чтобы муж мой был здесь, рядышком стоял.
— Делаем, делаем.
Тока шмыгнул носом, поковырял мизинцем в ухе и поднялся. Потянулся и зевнул. Подозрительно помявшись, направился искать, судя по всему туалет. Ориентируясь на ощупь и наткнувшись несколько раз на стенку сферы и оборудование, он понял, что туалет от него отрезан и стал мяться еще сильнее. Это осложняло и без того сложное положение. Но Тока — молодец, догадался залезть в отсек приемника несвежей одежды и захлопнул за собой люк. Скоро он вылез оттуда и не забыл закрыть люк.
— Обратите внимание! — взволнованно крикнул Гек Финн. — Родинка у Токи была в правой части подбородка, теперь она в левой.
Значит, и Тока стал шиворотом-навыворотом, мы видели его как в зеркале, но в отличии от изображения, мы видели живого человека, он стал левшой, сердце его — справа. Неужели организм Токи каким-то образом перестроился? Может, это и есть одно из главных свойств антивремени — самым чудодейственным образом изменять анатомию живых существ!
Тока осторожно ходил по своему жизненному пространству, устанавливая его границы. Он побывал во всех уголках сферы, опрокинул один прибор, разбил другой и стал еще осторожнее. Нашел панель, откуда получали напитки и соки. Там все бездействовало. Тока не выражал своих чувств бурно. Видимо, вспомнив, что он мужчина, выразительно, но чисто символически сплюнул, отыскал на полу-потолке свободное место и улегся, подложив под голову свернутую куртку. Нервное напряжение спало, и скоро он заснул.
Серафима ушла, договорившись со мной о встрече, чтобы я мог информировать ее о поведении ее любимого супруга.
Контактики с глюссиянами день и ночь искали способ «пробить» — тоннель в сферу антивремени. Задача немного усложнялась тем, что способ требовался наипростейший и быстрый. Я знал, что если найдут решение, то оно осуществится с минимальными затратами труда и времени.
Тока скучал. Спал, делал гимнастику, бегал на месте, распевал песни, в основном грустные. Поняв, что связи с внешним миром нет, он приготовился к худшему, а чтобы не поддаться панике, часами совершал прогулки по изученным маршрутам и декламировал стихи. Человеку в одиночестве без внешних раздражителей, к тому же еще и в темноте, легко сойти с ума. Тока держался молодцом. Так прошло двое суток. Еда давно закончилась, питье тоже. Тока страдал от жажды, ему стало тяжело дышать — кислорода в воздухе с каждым вздохом становилось все меньше. Тока испытывал муки не только физические, но и душевные. Он уже забыл, почему очутился здесь, в темноте, с плохим воздухом и без пищи. Где Серафима? Что вообще происходит? Он был в величайшем недоумении, пребывал весь во власти страха. Он знал свое прошлое, которое стало для него теперь будущим, он двигался к нему, но только лишь физиологически.
Я ничего не скрывал от Серафимы, говорил ей правду. Женщина не плакала и не причитала, она молча слушала и покачивала головой. Лицо ее посерело от горя. Юлия почти не отлучалась от нас, нам было очень грустно, нам было невыносимо жалко Току. Он уже начинал задыхаться, мучился по-настоящему. Неужели две высокоразвитые цивилизации не спасут его! Наступающая ночь могла оказаться для него последней. Но вечером в лабораторию ворвался взбудораженный Владимир и, потрясая в воздухе рукой, закричал:
— Нашли! Будет Тока жить!
Серафима рванулась к Владимиру, как к избавителю.
— Побыстрее, пожалуйста!
— Серафимушка, родная, быстро не получится. Всего один часок.
— А если за этот час он …
— Не пугай нас и не ворожи. Тока мучается, знаем. Пусть еще немножко потерпит. Идет экстренная подготовка.
— Его освободят из сферы? — спросил я.
— Нет, ему отправят посылочку вместе со мной.
— Как с тобой?
— А так, нагрузят меня продуктами и кислородом и введут в сферу. Напару будем с Токой жить. Думаешь так сразу и решили отправить меня? Как же! Вход в антивремя возможен только контактикам, так что миллионы желающих сразу отсеялись. Уж как я упрашивал — слезы лил горючие. Спасибо Тимники, что слово за меня, баламута, замолвил. Послушались его, конечно, уважили. Какой Тока молодец, что спрятался в коллектор, как я ему благодарен за возможность пожить в антивремени.