Спецназовец, словно взрослый бык, навалился на него со спины. Полет над асфальтом был короткий, а приземление болезненным. Голова стала тяжелой. Столичное беззвездное небо стремительно рухнуло на него.
Глава 13
Максимов сидел на железном стуле уже много часов. По его скромным подсчетам не меньше восьми, сбился со счета после третьего. Руки, застегнутые в наручники за спиной, затекли. Очень хотелось есть. Один раз ему давали стакан теплой воды с железным привкусом, слитой с батареи.
Его постоянно вели только вниз по ступенькам, значит он в подвальном помещении. Комната когда-то была старым туалетом. В полу остались вонючие отверстия от унитазов и выемки от перегородок. Кроме стула здесь больше ничего не было. Судя по тому, какой сквозняк шел по ногам, на бетонном полу он бы точно заработал простатит. И на том спасибо. Надо же, в таком положении он еще мог думать о здоровье. По правде говоря, ему уже должно быть все равно. Задуманный план начал трещать по швам уже в клинике. Следовало остановиться, когда сигналы провала стали явными, но не ясное внутреннее чувство заставляло его идти дальше. И он не жалел об этом. Вообще он чувствовал себя на удивление спокойно.
Он вспоминал разговор с детьми. Они встретились вечером во дворе школы.
Максим, старший сын разговаривать не захотел. Ему уже тринадцать, а порой он мог дать интеллектуальную фору и старшим сверстникам. Мишке пока только семь, он очень обрадовался папе. Они обнялись, а старший демонстративно отошел.
— Мама сказала, что ты уехал и будешь не скоро.
— Она наврала тебе, дурик, — выпалил старший. — Он нас бросил.
— Макс, эй!
Старший отвернулся и уставился в игрушку на смартфоне.
— Мамочка права. Я действительно должен уехать. Но я вас не бросил.
— Надолго? — Мишка сложил губы в трубочку.
Максимов присел на корточки.
— Ты не успеешь оглянуться, как я вернусь.
— Зачем ты его обманываешь? — старший решительно подошел к ним, словно не замечая отца. — Он с нами больше не будет жить.
— Макс. Не надо.
— Пошли, мама сейчас приедет, — старший схватил Мишку и потянул за собой.
Мишка отдернул руку и подошел вплотную к отцу.
— Поехали домой пап, пожалуйста, — он заплакал.
Максимов обнял сына. Через плечо он смотрел на старшего, уходящего к воротам.
— Макс, прости меня.
Старший остановился и стоял не поворачиваясь. Мишка рыдал на плече, сжимая шею похлеще плотного галстука.
— Не уходи, пап.
Максимов поднял сына на руки и подошел к старшему. Тот стоял, опустив голову. Максимов положил ему руку на плечо. Тот скинул ее.
— Ну, ударь меня тогда. Тебе так легче будет?
Старший стукнул отца кулаком в плечо. Удар у него на удивление мощный.
— Легче?
Старший отрицательно покачал головой.
— Ты злишься, и я понимаю. То, что случилось, уже случилось. Я хотел бы исправить это, но не могу. Мне стыдно перед вами, перед мамой. Ты можешь оттолкнуть меня, и я пойму, но годы пройдут, и ты поймешь меня. Я не перестану быть твоим отцом. Я тебя люблю, люблю вас обоих.
Миша рыдал навзрыд, уткнувшись ему вбок.
— Поговори с мамой.
— Я поговорю, когда она будет готова. Обещаю.
Максимов протянул сыну руку. Тот крепко сжал в ответ.
— Ты, правда, уезжаешь?
— Правда.
— Далеко?
— Да.
— Вернешься? — он, наконец, посмотрел на отца полными слез глазами.
Максимов кивнул и обнял его.
В здании школы раздался звонок окончания уроков. Жена должно быть уже на стоянке.
Максимов взял обоих сыновей за руки.
— Чтобы не было между мамой и мной этого не изменить. Дальше все будет иначе, но я обещаю, что исправлюсь. Просто мне нужно сначала кое-что сделать. Вы будете гордиться мной.
Мишка кивнул и, всхлипывая, вытер слезы.
— Так говорят когда прощаются, — старший рисовал кончиком ботинка по песку.
— Я не прощаюсь, ясно? — он дернул их за руки, чтобы взбодрить. — Не дождутся.
Жена позвонила старшему на мобильный.
Максимов вытащил из внутреннего кармана небольшой электронный ключ и протянул старшему сыну. Им открывалась ячейка в банке, где лежали все документы на имущество и половина накопленных сбережений, которые Жена могла тратить по своему усмотрению. Вторую половину он положил на счета для оплаты учебы детям.
— Передай маме. Она поймет. И бегите, давайте. Она волноваться будет.
Максимов смотрел им вслед и пытался запомнить этот момент: уходящие спины детей, которых он может и не увидеть больше никогда. Слезы безудержно катились по его щекам. Он больше не может быть примером для них, если не соответствует и толике тому, о чем всегда говорил. С детства он убеждал их, что нельзя воровать, нельзя врать и обманывать, а, отвернувшись, делал все то, что учил ненавидеть. Между ними образовалась пропасть, которую Максимов рыл сам, постепенно, помаленьку, все эти годы. И пропасть эту не перепрыгнуть и не перелезть, ее можно только засыпать.