— Нужно было стрелять в спину еще в кабинете.
— Дурак ты, Володя. Я тебе предложил такой шанс. А ты взял и просрал.
Максимов заметил в правом углу над потолком камеру видеонаблюдения.
— И зачем ты меня в эту консервную банку посадил?
— А ты думал просто сядешь и все? Я же говорил, что хватит с меня скандалов. Все будет тихо и без лишнего шума. Доктора напишут: пациент Максимом Владимир Иванович, диагноз — острая шизофрения. Причины: переутомление, депрессия после развода, злоупотребление алкоголем. Детям скажут, что папа сгорел на работе.
— Старая ВДВшная мразь.
Максимов пристально смотрел в камеру.
— Правильно. Не держи в себе это. Пригодиться для нашего дела.
— Решил крысу лабораторную из меня сделать?
— Ну что ты. Мы не звери. Только ради демонстрации.
— Тебе мало демонстрации?
Бузунов сверил наручные часы с теми, что висели над дверью.
— Ты же знаешь этих ученых. Нужно чтобы все было зафиксировано, каждый этап должен быть задокументирован. Кстати, в отчете руководству будет сказано, что ты героически вызвался добровольцем, даже подпись твоя будет стоять на документе. Может, гляди, еще и героя присвоят. Посмертно.
— Изучать осколок — твоя идея. Минобороны здесь не причем.
Бузунов взял микрофон в руки, динамик закряхтел.
— Я все рассказал Певчему, ничего не скрывал. Если бы он не оказался слабаком, ничего бы этого не было. Но он зассал. Понял, что ему не осилить такую ношу и свалил. Думал я не дойду до верха или на худой конец, на тебя надеялся. Если так, то я в нем разочарован окончательно.
— Он не мог сотрудничать с убийцами.
— Мы можем вырваться на недосягаемый уровень в технологии вооружений. Весь мир будет нас бояться. Мы получим все, что захотим. Страна снова станет богатой и великой, враги будут на коленях стоять и целовать ноги русскому человеку.
От невыносимой жары в глазах помутнело. Максимов тряхнул головой. Воздух обжигал легкие, его уже не хватало, чтобы насытить кислородом организм.
В лабораторию вернулись Альбинос с напарником, они катили кровать-каталку. За ними вошел Матлаков, одетый в белый халат с убранными в замок руками за спиной. Он подошел к кровать-каталке. На ней обездвиженный лежал брат.
— Мой бедный мальчик, — Матлаков погладил его по голове.
— Не трогай его. Ты втянул его в это, урод. Рано или поздно, ты ответишь за все.
Матлаков бережно оттолкнул каталку, чтобы пройти к пульту управления. Подойдя, он вытер руки салфеткой и нагнулся к микрофону.
— После того, что вы сделали с ним, Владимир, еще смеете так говорить. Вы его родной брат, бросили его, а потом упекли в психушку.
— Он был болен.
— Больного человека лечат, а не выбрасывают, как испорченный хлам.
— Да он же брата родного убил. Я от тюрьмы его спас.
— Вы не представляете, что с ним там делали, в этом… — он прервался. — Заведении. В тюрьме ему было бы лучше. Уж я-то знаю, о чем говорю. Бедный мой мальчик.
Матлаков вернулся к каталке с переносным микрофоном.
— Он был таким умным, недооценённым, брошенным всеми ребенком. Я помогал ему забыть те ужасы, которые ему пришлось пережить. А он помогал мне.
— Замолчи, тварь. Ты ничего не знаешь о нашей семье.
— О, нет. Я все знаю. Кирюша рассказал мне. О вашем эгоизме и высокомерии. Он нашел во мне родственную душу. Я поведал ему об осколке, о своей мечте исследовать его. И тогда он предложил идею, как заставить правительство поверить нам. Он отдал себя всего нашей общей цели. Выучил язык эвенков, три месяца прожил в Ванаваре, искал следы пропавшего шамана. И, в конце концов, ему удалось то, что не смогли ни я, ни Марис за сорок лет.
Бузунов оборвал его:
— Начинайте уже. А то он и без облучения там свихнётся.
— Ему нужно надеть датчики. Я уже распорядился, их сейчас принесут.
У Бузунова зазвонил телефон, он с неохотой вышел из лаборатории.
— Он нашел шамана? — спросил Максимов.
— Все же вам интересно, — Матлаков оживился.
Максимов кивнул.
— Нашел. И он был жив, представляете? А ведь ему больше ста десяти лет. Энергия осколка сохранила ему жизнь, — Матлаков сказал это с сожалением, как бы примерив на себя. — Я продал квартиру в Ленинграде, Кирюша нанял этого мошенника, — Матлаков содрогнулся от отвращения. — Мерзкий человек. Он должен был отвести все подозрения и стать живой бомбой.
Матлакову не понравилось это слово, он попытался придумать более подходящее, но не сумел.
— Я настаивал на том, чтобы остановиться на одном рейсе, но Кирюша хотел большего. Он говорил, что нам нужен федеральный уровень. Он даже решил лететь сам. Он наделся, что его присутствие повлияет на вас, и вы не позволите сбить самолет. Он как всегда оказался прав.