Я ненавижу его туалетную воду. Тысячу раз просила его не душиться ею, даже подарила ему ту, которая мне нравится, — вкусную, древесную, с нотками цитруса. Но он продолжает вонять.
Я ненавижу, что он постоянно принижает мои заслуги, смеется над теми вещами, которые важны для меня и к которым я стремлюсь. Когда я сказала ему, что хочу попробовать себя в тренерской деятельности после университета, он рассмеялся и сказал, что меня будут путать с детьми, которых я буду тренировать, ведь у меня подростковое тело и лицо. Как вы догадались, его чувство юмора, точнее отсутствие чувства юмора как такового, я тоже ненавижу.
Я ненавижу то, что он не слышит, что я ему говорю. Вот как сейчас. Я сказала ему, что очень расстроилась из-за очередного неудачного кастинга, а он вдруг начал облизывать мне шею.
Кажется, я могу перечислять все, что ненавижу в нем, вечно. Но ведь плюсы у него тоже есть, поэтому сейчас я, впрочем, как и всегда, сделаю глубокий вдох, мысленно проиграю в голове гневный трек Тупак Шакура24, а затем широко улыбнусь и скажу, что все хорошо.
Я всегда так делаю.
Всегда до последнего держусь за него, борюсь за него, ведь он не плохой.
Хотя так себе причина, чтобы встречаться с парнем, правда?
Удивив саму себя, хватаю сумку, лежащую на скамейке, и вылетаю из раздевалки. Делаю несколько шагов и останавливаюсь, как вкопанная.
— Какого дьявола это было, Лукреция? — гремит голос Дылды на весь коридор, ведущий к выходу из спортивного комплекса.
Поворачиваюсь на его грубый голос и складываю руки на груди.
Проходит примерно две минуты, но никто из нас не произносит ни слова. Итан пыхтит так, будто у него во рту борется целый рой пчел, и он тратит на этот поединок всю свою энергию. Его руки сжаты в кулаки, челюсть стиснута, и я вижу, как играют желваки на его лице.
Чем сильнее он злится на меня, тем спокойнее я становлюсь. В моей голове играет песня Lily Allen — Fuck you, и я вот-вот пущусь в пляс. Наклоняю голову и поджимаю губы, чтобы не начать смеяться.
— Лукреция, не испытывай мое терпение, — рычит Итан.
Этой фразой он наверняка хочет показать, что его нервы на пределе, и в его жилах вот-вот вскипит кровь. Его глаза цвета стали сейчас чернее тучи, и я практически уверена, что его телом с минуты на минуту завладеет дьявол. Но ничего не могу с собой поделать и продолжаю мысленно танцевать под эту прекрасную песню из кинофильма «Дневник Бриджит Джонс».
— А что случилось, тренер? — закончив танец, интересуюсь я. — Твой венеролог сказал, что поезд ушел, и он уже не сможет тебе помочь?
Дергает головой и подходит ко мне вплотную.
У-у-у-у какие мы злые.
Когда мыски его начищенных до блеска белых эйр-форсов касаются мысков моих розовых хуарачей, мне приходится вскинуть голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Для флайеров в чирлидинге есть жесткое ограничение по росту, и я идеально в него вписываюсь, мой рост всего сто пятьдесят три сантиметра. Рост Итана около ста восьмидесяти восьми сантиметров, но для меня он все-равно Дылда, потому что я едва дохожу ему до уровня плеч.
Никогда еще не стояла так близко с Итаном. И должна признать, что пахнет этот козел очень даже вкусно, чем-то сладким, я бы даже сказала лимонным.
— Лукреция, — рычит он мое имя, возомнив себя диким львом и заставляя меня перестать его нюхать.
— Итан.
Снова тишина.
— Зачем ты это сделала?
— Что сделала? — усмехаюсь я.
— Прекрати. Это не смешно.
— Я, конечно, догадывалась, что ты не знаком со значением слова «смех», учитывая, что твоя наполненная снобизмом личность просто не способна издать этот звук, но чтоб ты разбирался в том, что смешно, а что нет, — даже подумать о таком чуде не могла.
Итан закатывает глаза.
Больше всего на свете, — ну не всего, но больше этого хочу только победу на чемпионате и мамины вяленые томаты с рукколой на багете с творожным сыром, — я хочу довести этого козла до истерики.
— Ты не имела права заявлять меня на чемпионат.