Необычную операцию с обезболиванием на расстоянии Минздрав Грузии предложил провести хирургу с полувековым стажем Г. Д. Иоселиани из Института экспериментальной и клинической медицины. Телевидение предоставило на ночь рабочий (не программный) телеканал.
Претендентов на телелечение отобрал из своей группы здоровья, в ней у меня занимались желавшие похудеть. Обратился как бы в шутку: кто хочет пооперироваться? В смысле — не надо ли кому чего-нибудь отрезать?..
Поднялось несколько рук, и я стал выбирать. «Улыбнитесь!.. Ага, у вас красивые зубы — берем». «Нет, у вас трое детей, с вами на всякий случай мы дела не имеем». В конце концов отобрал двух кандидатов: в одном случае удаление матки, в другом — операция по поводу грыжи.
За день до условленного срока неожиданный звонок из Тбилиси: «Для двух столь сложных операций не хватает ни инструментов, ни аппаратуры. Подберите либо две матки, либо две грыжи…»
Легко сказать «подберите», когда на дворе одиннадцать вечера! К полуночи, впрочем, нашел замену. Очень «выигрышная» пациентка: Леся Юршова, 115 килограммов веса, с четырежды оперированной грыжей, две операции заканчивались аллергической реакцией с неукротимой рвотой и расхождением швов, две — клинической смертью. «Ради вас — поеду», — сказала тогда Леся.
Когда пациентки уехали в Тбилиси, почувствовал неуверенность… Как бы узнать, чем все это закончится?.. Прислушался к себе… «Должно быть нормально», — нашептывает интуиция, — «А процент на ошибку?» — «Будет победа, — убеждает внутренний голос. — Хотя и с большим трудом».
Раз победа, значит волноваться не к чему. И больше об этом не думал, пока не оказался в студии. И здесь неожиданно снова стал себе говорить: «Еще поражения нет, еще только через два часа будет…» И тут увидел на экране двух своих красавиц. Их везли на каталках: они лежали… нет, прямо-таки возлежали на каталках: при полном макияже, в серьгах, кольцах, причесанные, даже заколки в волосах! Похоже, что настоящая женщина и на казнь пойдет — накрасится, если узнает, что это будут показывать по телевидению.
Видеоклип третий.
Телемост Киев — Тбилиси. В кадре взволнованные лица пациенток, потом — крупно — два их подготавливаемых к операции живота…
— Тут я сразу же перепутал — где чей? — прокомментировал кадры Кашпировский. — Встревожился, но, слава богу, на экране вновь появилось бледное лицо Олеси. 12 — Отключись, — в своей, как всегда, грубоватой манере сказал он.
Больная послушно прикрыла глаза. Через полминуты поворачивается и говорит укоризненно в камеру:
— Не отключаюсь…
Начало опять неудачное. Все замирают, ждут, что будет дальше.
— А ну-ка, отключись! — не слишком изобретательно повторяет он команду.
Не отвечает. И не спит!.. («Я увидела его глаза на экране, перед моим лицом, — скажет потом Леся. — В них была тревога, она мне передалась».)
Чтобы не проиграть первый раунд, психотерапевт переключается на Ольгу Игнатову.
— Закрой глаза, — властно говорит он.
— Ой, у меня ноги дрожат! — совсем по-детски, чуть не плача отвечает больная.
— Не дрожат! — почти кричит Кашпировский. — Отключайся! Не отключается.
— Резать!! — бахает он кулаком по столу. — Закрыть глаза!.. Поплыла!!!
Заминка у операционного стола.
— Скальпель тупой, — неожиданно заявляет хирург Зураб Мегрелишвили. — Дайте другой.
Делает разрез — больная молчит. И многочасовая операция началась.
— Никто из медперсонала в транс не впадает! — подстраховывается на всякий случай Кашпировский.
— Не забирайте глаза, Анатолий Михайлович, — обращается Игнатова в телевизор. — Все время смотрите на меня.
Судя по всему, оперируемая по-прежнему боли не чувствует. Иногда даже комментирует свои ощущения. Вдруг становится слышна музыка (она включена давно), в действиях хирургов появляется своего рода внутренний ритм.
(Голоса за кадром: «Пупочная грыжа… приросла к тканям… надо иссекать…»)
— Печет внутри, — вдруг жалуется больная, — Что-то колет, жжет…
— Кому приятно, когда у тебя копаются в кишках, — в тон ей отвечает Кашпировский. — От этих ощущений тебя и сам господь Бог не избавит. А впрочем, может попробуем?.. Вот что: давай, прогуляемся к морю. Ты любишь море?.. Представь: ты на его берегу… Подставляешь солнышку лицо… Кожу освежает легкий ветерок… тебе хорошо, приятно.
Оля «поплыла». Стала грезить:
— Я чайку вижу!
(Голоса за кадром: «Кровотечение… Приготовиться к электрокоагуляции».)
— Чайка на живот села, — сообщает больная. — Ой! Живот клюет…
— Не волнуйся, — успокаивает Кашпировский. — Сейчас мы ее отгоним.
— Мне плохо, — говорит через минуту больная. У нее как-то вдруг бледнеет лоб, заостряется нос…
— Что плохо, Оля? — переспрашивает врач.
— Тошнит… голова кружится…
(Голоса за кадром: «Похоже на шок… Давление?.. 80 на 40…»)
— Оленька, слушай меня внимательно, — обращается к больной Кашпировский. — Берешь на плечи мешок — тяжелый, сто килограммов! И пошла с ним на третий этаж. Да поживей!.. Как давление, Тенгиз? (Голос за кадром: «140 на 90!»)
— Бросай мешок, Оля. Отдыхай…
Все. Операция закончена, и кажется, что силы также закончились. Но ждет очереди Леся Юршова…
— Слышала, как мы тут с Олей разговаривали? — спрашивает Кашпировский.
— Слышала.
— Ну так что — остаешься на столе или слезаешь с него?
— Остаюсь, — не сразу ответила она.
— Хорошо. Тогда закрой глаза. Отключайся.
В последний момент колебание обнаруживает профессор Иоселиани. Перед тем как сделать надрез, он касается острием скальпеля кожи пациентки.
— Не надо пробовать, профессор, — жестко останавливает его Кашпировский. — Работайте без проб.
Хирург делает разрез, показавшийся бесконечным: сорок сантиметров длиной! Реакция оперируемой непредсказуема: «Я думала, что будет бо-ольно!» Ее лицо на мониторе светится радостью…
…Третий час длится эта тяжелая, кажущаяся бесконечной операция. Но как на протяжении часов поддерживать контакт с больной, которая нет-нет да и норовит от него ускользнуть!
— Леся, хочешь прочту тебе вступление к «Тихому Дону»?
— Хочу.
Начал читать, слушали с интересом. Но что-то случилось на линии, в динамике пошел треск, слышимость ухудшилась… Больная начала вздыхать, вертеться.
Потом она ненадолго вздремнула… И вдруг ее лицо исказилось во сне.
— Что с тобой, Леся? — спросил Кашпировский.
— Живот давит… больно…
— Потерпи… Полдороги осталось…
— Тяжело-то как… Позвоните сыну…
— Хорошо. Сейчас позвоним.
Так тянулась эта, казавшаяся нескончаемой, операция. Когда ею овладел очередной приступ беспокойства, неожиданно для себя сказал:
— Может, споешь нам что-нибудь, Леся?
— А что вы хотите? — с интересом откликнулась она.
— Что-нибудь про любовь…
Больную упрашивать не пришлось. Она запела «Тбилисо»… Потом — «Подмосковные вечера».
Закончив куплет, озабоченно спросила:
— Ой, что-то у меня сегодня тонкий голос? — И затянула другой, да с таким чувством!
Когда она запела «А рассвет уже все заметнее…» — в окна операционной, смазывая свет бестеневой лампы действительно прыгнул рассвет — было уже шесть часов утра! — и мелодия, и слова, и чувство, с которым пела Леся, — все это оказалось настолько уместным, что уставшая, потная, измочаленная бригада хирургов стала ей подпевать…
Когда зашивали живот, то все, хором, грянули «Подмосковные вечера!» Эту операцию они заканчивали под аплодисменты всех, кто ее наблюдал в Киеве и Тбилиси.
Комментарий А. Кашпировского.
Когда штангист всех времен и народов Давид Ригерт выступал в соревнованиях и судьи фиксировали: «Вес взят!», — он не сбрасывал, подобно другим спортсменам, снаряд на помост, спеша от него освободиться. Нет, он сначала бережно подбрасывал, а затем нежно опускал многопудовый снаряд на грудь, показывая, какой он легкий, только потом аккуратно клал его на помост. Если при этом он устанавливал мировой рекорд, Давид наклонялся и целовал штангу… Этот атлет был прежде всего художником, он понимал, как важно в конце своего выступления на помосте поставить точку.