Но как же объяснить не экспоненциальный рост сексуального насилия во время египетских революций, а его флуктуацию? Социетальный разрыв в египетском обществе, который привел, как свидетельствует мониторинг уровня сексуального насилия во время протестной деятельности, к созданию временно «безопасного пространства и времени» с низкими показателями насилия, может быть описан в терминах «порогового момента» Виктора Тёрнера: сдвиги в культурном сценарии освобождают участников от нормативных требований. По словам Тёрнера, в этом промежутке между упорядоченными мирами может случиться почти все[30]. Антрополог Хания Шолками объясняет изменения во взаимодействии мужчин и женщин в этот период идеей «пороговых пространств». Шолками характеризует те 18 дней как «пороговый момент, в течение которого иерархии и структуры различия были временно приостановлены»[31]. Это подтверждается словами одной из протестующих женщин:
Там, где я, как правило, видела различия в зависимости от класса, пола и религии, я видела только принятие и понимание. Впервые в моей жизни мужчины обращались со мной не как с женщиной, а как с гражданкой. Это чувство единства до сих пор не перестает меня поражать. Как будто всех осенило, что они все были египтянами[32].
Пытаясь понять, что же заставляет обычных людей совершать экстраординарные акты насилия, Хьюго Слим постулирует правило 80 процентов:
При определенных условиях 80 процентов из нас будут либо не мешать, либо непосредственно участвовать в актах насилия[33].
В таких условиях создается общее ощущение, что теперь разрешено осуществлять то, что при нормальных обстоятельствах неприемлемо. В этом ряду нельзя не упомянуть и феминистски настроенных исследовательниц, например таких, как Синтия Энлоу, которая предупреждает о необходимости
…осознавать патриархальные стереотипы, которые минимум век работали на обесценивание, банализацию и/или делегитимизацию женщин-активисток с их критикой патриархальных политических систем и движений[34].
Используя парадоксальную идею Элизабет Кисслинг о том, что сексуальное насилие является сверхэффективной формой вербальной и невербальной коммуникации[35], Энлоу акцентирует тот факт, что телесные характеристики женщин используются против них же, когда они пытаются привлечь других женщин и разбудить их самосознание, и приводит примеры сексуального насилия и домогательств во Вьетнаме, Франции, Польши, Алжире, Эритрее, Никарагуа, Мексике, Нью-Йорке и Чили[36]. Интересно, что в исследовательском арабском дискурсе отрефлексирована и связь между патриархатной идеологией и инструментализированной мужественностью. Так, Пол Амар со ссылкой на Асму Махфуз пишет, что для мужчин — участников протестных акций на Тахрире — было важно
…показать (доказать) свою честь и мужское достоинство как пришедших на Тахрир 25 января. Если нет, то вы изменник нации, так как полиция и президент являются предателями[37].
И вот здесь, кажется, сходятся в контрапункт арабская мужественность, получившая возможность перформативного предъявления на Тахрире, и патриархатно подкрепленная ревность к женщинам-активисткам, которые осмелились разделить с мужчинами чувство гражданственности и ответственности за социальные изменения. То, что в эскалации сексуализированного насилия играла большую роль патриархатная маскулинность, косвенно доказывают и сексуальные домогательства представителей сил безопасности режима Мубарака еще во время протестов 25 мая 2005 года. В докладе о сексуальном насилии и изнасилованиях на площади Тахрир и его окрестностях Магда Адли отмечает:
30
31
32
34
35
37