Пожелав всем доброго утра, я поинтересовался, как мне пройти через заповедник.
– Если у вас есть направление, то без проблем – идите к начальнику охраны. А если вы – Чарлз Дарвин или, скажем, Карл Линей, тогда – к директрисе. Только ее сейчас нет, она в отъезде, – вежливо проинструктировал самый молодой и некурящий. Видимо, практикант или волонтер.
– Эта штука действительно тушит? – спросил я, кивнув на противопожарный ранец.
– Непотушенный костер, весенний пал потушить можно… А уж если разгорится, куда там, – ответил более пожилой, выпустив дым из ноздрей.
– Вода или пена? – с видом знатока спросил я, постучав пальцем по ближайшему ранцу.
– Вода-а…
– Понимаю, – сочувственно сказал я и прошагал в здание.
***
– Хэлло! Май нэймс Дарвин. Чарлз Дарвин! – произнес я первую фразу, которую знал по-английски. Я старался поприветствовать начальника охраны как можно радушнее, поэтому широко улыбался. Чисто по-американски.
– Гою ту жопа, сэар! – начальник охраны сразу меня раскусил, видимо мой английский был недостаточно хорош.
– Айм сорри, айм лейт, – произнес я последнюю фразу, которую знал по-английски. Дальше разговаривать было уже не на чем. Но контакт был установлен.
– Если у тебя направление от Пиквикского клуба или иной подобной организации, то давай сразу, и не трахай мне мозг, – начальник охраны перешел на исконно русские слова. (Это такие слова, которые появляются в языке «на любом этапе его развития».)
– Направления нет, зато я великий орнитолог. Вот только фамилию забыл. И мне надо пройти через заповедник. Мы с тобой, случайно, не на одном биофаке учились? – предположил я.
– Нет. Я закончил строительную академию, – ответил начальник охраны, и в его словах прозвучала гордость.
– Неужели?! Тогда это уже после меня, – я не удержался от иронии. – В мое время оно еще было строительным институтом. А потом, я слышал, открыли даже кафедру международных отношений?
Начальник охраны слегка насупился, и я понял, что выбранная методика не приведет меня к намеченной цели.
– Прости, коллега, – я попытался перейти на прямолинейную лесть. – Строяк даже в наше время был крут. А на архитектурный, вообще, невозможно было попасть – бешеный конкурс. Я быть может тоже туда бы пошел, да только рисовать и петь с детства не могу. Не дал бог талантов. А ты, на каком факе учился?
– Да я, вообще, проходил специализацию на кафедре возведения гальюнов и сортиров. Но биологов уважаю. Они невидимыми нитями как-то связаны с моей специализацией.
– А я строителей, вообще, люблю, – поспешно признался я. – Каждую весну я строю скворечник с мыслью о том, что хоть кому-то помогаю решить жилищный вопрос.
– Я подозреваю, что у вас на биофаке была сильна художественная самодеятельность? КВН, поле чудес, поле дураков? – с улыбкой предположил начхран.
– Ну, нет. Это в политехе. На автомобильном. Там, вообще, никто не учился. Автомобилестроение в нашей стране – это чистый смех! Вот они и ржали все пять лет. Очень талантливые ребята там учились.
– По-моему, кораблестроительный у них тоже был силен в КВН, – неожиданно поддержал меня начхран на нейтральной территории.
– Ну, про них я ничего сказать не могу. Правда, суда на подводных крыльях с наших рек исчезли как раз с тех самых пор… – я сам удивился неожиданно открывшейся причинно-следственной связи.
– Ты хочешь сказать, где нет науки – там КВН? А где нет инженерной мысли – там одни клоуны? – начальник охраны заерзал на стуле.
– Ничего такого я не хотел сказать. Само как-то вышло. Ты сам первый начал про биофак и самодеятельность. А у нас ничего такого и не было. День фака и все! Потому что у нас женский факультет! Нас в группе было всего двое: я и Юрка Рябокожушный. Остальные девушки. Сколько всего не помню, но Юра подсчитал все точно. «Андрей», – сказал он мне на 23 февраля, – если они нам подарят по машине «Волге», то на 8 Марта нам с тобой придется подарить им по мотоциклу Иж-Юпитер-С коляской».
– И что? – спросил начхран совершенно глупым лицом.
– Слава Богу, не подарили. Где бы мы столько мотоциклов взяли…
– Твою мать! – злобно выразился начальник. – Я же с самого начала просил – не иби мне мозг, Дарвин!
– Так! – закричал я в ответ на агрессию. – Я иду строго по дороге, никуда не сворачиваю, не ем и не пью, и даже не писаю в придорожную пыль. К вечеру покину территорию заповедника. Потому что сто лет назад, после окончания школы, мы с товарищем прошли пешком вдоль всей Сежы до самой Волги. И теперь я хочу повторить этот путь. И мне плевать какой политический строй сейчас в стране! Я не могу сказать «потому что я свободный человек». Это вряд ли! Но потому что это земля моя и эта река моя. Мои ноги протопали по этой дороге задолго до вашего здесь появления. С течением этой реки я раз пятнадцать или двадцать спускался вниз по течению. Поэтому – гоу ту жопа, господа!